|
К рубрикатору "Эссе и статьи Переслегина" |
В России крупные политические и экономические потрясения происходят, обычно, в августе-сентябре.
Приближается очередной август, а с ним - опасение за устойчивость той системы детальных равновесий, которая и называется экономикой. Причем этот год особый: впервые российский обыватель беспокоится не только за родной рубль, но и за любимый доллар, впервые нас заботят не только котировки российских акций, но и динамика индексов NASDAQ и DJ.
В предчувствии (скорее всего, не оправданном) международной финансовой катастрофы поучительно вспомнить не очень давнее прошлое.
Катастрофа 18 августа 1998 года носила глобальный характер. Прежде всего, была уничтожена пирамида ГКО, составляющая в тот момент опору финансовой "пищевой цепи": деньги, которые вкладчик нес мелкой кампании, та передавала крупной фирме, последняя аккумулировала средства и переводила их в срочный депозитный вклад, банк, в свою очередь, продавал рубли и валюту на рынке межбанковских кредитов, то есть вкладывал их в другой банк, и так далее. В конечном итоге деньги всегда обретали форму ГКО, которые воспринимались всеми финансовыми институтами как наиболее ликвидные кратко- и среднесрочные активы. Поэтому "замораживание ГКО" обязано было обернуться мгновенным кризисом ликвидности банковской системы, вылиться в эпидемию банкротств и привести к общему распаду финансового оборота в стране. Это, отнюдь, не моя личная точка зрения, но позиция ряда ответственных работников крупных Санкт-Петербургских банков. Собственно, первоначальная реакция финансовых специалистов уровня от начальников отделов и выше была однозначна: "Это - конец".
"Кризис ликвидности", взрывное разрушение системы взаимного банковского кредита, нарастающие сбои в системе межбанковских переводов, - все это совпало с кризисом финансового доверия: если уж государство не платит по своим обязательствам, то чего требовать от простых юридических и физических "лиц"? Подобная ситуация с неизбежностью запускает инфляцию "третьего типа", при которой спрос на валюту увеличивается пропорционально ее цене: работает не рыночный, а антирыночный механизм. И "инфляция III" пришла: в период 19 - 31 августа 1998 г. валютные биржи захлебывались от переизбытка рублей, от которых дилеры избавлялись буквально на любых условиях.
Здесь таится первая загадка "дефолта". Как расчеты, так и исторический опыт показывают, что курс доллара должен был вырасти, по крайней мере, в десять раз. Он, однако, поднялся "всего" в четыре раза.
Впрочем, для полного разорения населения страны и коллапса платежеспособного спроса должно было с избытком хватить и этого: пример Аргентины здесь достаточно показателен. 28 погибших, разграбление магазинов бандами мародеров, несколько дней фактического безвластия в стране и, в завершение "спектакля", горькое признание руководства страны, что отныне более половины ее населения - нищие. Аналогичным образом развивался кризис в Мексике, Индонезии, похожий сценарий, правда, украшенный национальным орнаментом, реализовался в Бирме.
Россия, однако, пошла своим путем. Реакция общества на "дефолт" оказалась парадоксальной: вместо социального взрыва произошло оздоровление экономики. Прекратились забастовки и "акции гражданского неповиновения" на рельсах, зато резко увеличилось заполнение театров и концертных залов. Уже с первых чисел сентября театральные билеты стали в Санкт-Петербурге дефицитом, как в мифологические советские времена.
Далее чудеса продолжались. Восстановление уровня жизни, если судить по спросу на книги, вычислительную технику, электронику, элитные пищевые продукты, по посещаемости кафе и дорогих ресторанов, произошло удивительно быстро. По Санкт-Петербургу "период релаксации" оценивается экспертами от трех месяцев "снизу" до полугода "сверху". "На глаз", празднование нового, 1999 г., происходило уже в "нормальных условиях".
Само собой разумеется, в столь удачном для страны развитии событий есть заслуга ее руководства 1 . Операция "дефолт" была проведена совершенно безжалостно, но, по крайней мере, быстро, смело и с необходимым размахом. Думается, если бы правительство последовало бы общепринятым "нормам" и политической традиции, то есть "отрубало бы хвост у кошки в несколько приемов", конечный результат был бы намного плачевнее.
Весной 1998 г. я проводил прикидки возможного роста доллара за лето. По расчетам получалось, что страна может сохранить рынок ГКО и свести концы с концами, быстро подняв доллар в 2,5 раза. Правительство С.Кириенко, однако, решило, что если уж приходится идти на страшный риск, то играть надо по крупному. Разница между моим "минимальным расчетом" и страшной реальностью августа 1998 г. стала тем "горючим", на котором удалось переломить тенденцию к размонтированию экономики, обеспечить в последующие годы стабильный рост производства и летом 2002 года поставить на повестку дня вопрос об ускорении развития.
Однако быстрота и четкость в проведении реформы объясняет лишь "отдаленные последствия". В августе 1998 г., когда в стране вновь возникли "соляные" и "спичечные" очереди, грядущее "процветание" было весьма сомнительным обоснованием действий правительства. Происходящее воспринималось как полная катастрофа. Оно и стало бы катастрофой, если бы не вмешался совершенно особый социально-экономический механизм. Механизм, который Россия получила в награду за впечатляющую динамичность своей политической и экономической истории.
Этот механизм не носит рыночного характера: весь опыт истории доказывает, что рынок не способен подавить инфляционные процессы "третьего типа". Точно так же он не связан с плановым хозяйством (такового не существует в природе - уровень развития информационных технологий в индустриальную эпоху недостаточен для того, чтобы составлять и в реальном времени решать уравнения экономического баланса). Не объясняется он и государственным регулированием - примеры Индонезии, Мексики, Аргентины показывают, что в условиях нарастающей социальной катастрофы регулировать нечего, нечем и незачем.
Внимательное изучение русской/советской истории позволяет найти ряд примеров деятельности этого странного механизма, некой "палочки-выручалочки", позволяющей хозяйственной системе более или менее спокойно переживать революции, войны и другие экономические эксперименты. Механизма, который, очевидно, никем не создавался (по крайней мере, сознательно), скрыт от внешнего наблюдения и бездействует все время, за исключением некоторых, критических для социума, моментов. Его возможности очень велики. Этому механизму оказалось под силам в несколько лет превратить аграрную страну в индустриальную, выиграть войну, несмотря на потерю важнейших индустриальных районов, поднять "в разы" культуру производства и обеспечить тем самым базу "второго промышленного переворота", приведшего страну к выходу в космос, созданию атомного флота и реактивной авиации. Понятно, что ему не составило большого труда превратить национальную катастрофу в обычный кризис, окрашенный, скорее, положительно.
Мы вправе числить этот механизм локусом насыщающей или абсолютной экономики будущего. А абсолютная экономика решает проблему динамического гомеостаза с той же легкостью, с которой рыночная экономика обеспечивает - при малых отклонениях от равновесия - статический гомеостаз.
Второй вывод, который мы должны сделать из событий 1998 года, не столь оптимистичен. Если в экономической области средне- и долгосрочные последствия дефолта сугубо положительны, то в области социальной психологии результат гораздо менее однозначен.
Нарушив по совершенно пустому поводу 2 добровольно принятые на себя обязательства, власть навсегда потеряла доверие населения, и восстановить его уже вряд ли сможет. Этот вывод носит долговременный характер и касается российских политических элит вообще, а не конкретных фигур Президента, премьера, тех или иных олигархов. Проблема носит общий характер, она, разумеется, не была исправлена новогодним "завещанием" Б.Ельцина, последующими выборами или даже современным поэтапным изменением конституционного баланса между законодательной, исполнительной и судебной ветвями управления. Условия для восстановления работоспособности прежних государственных структур возникнут не ранее, чем через поколение. Возможно, они не сложатся никогда.
После дефолта 1998 года произошло, говоря языком старых учебников истории, "отделение народа от государства". В результате, власть Президента (при всей его несомненной популярности у населения, равно как и у высших элит) ограничивается собственно государственным аппаратом. Все остальное оказалось вне "контура управления". Можно сказать даже, что дефолт привел к тому, что "парад суверенитетов" перешел на индивидуальный уровень. Сейчас каждый предприниматель чувствует себя вполне суверенным, каждый домен играет роль маленького государства 3 .
Это, конечно, ограничивает возможности правительства. Практически, сейчас в России очень трудно инсталлировать сверху сколько-нибудь масштабный социальный или, тем более, экономический проект. С другой стороны, социальная когерентность в последние годы устойчиво возрастает, домены приобретают опыт совместных сознательных действий. Тем самым, формируется динамичный и устойчивый по отношению к любым внешним воздействиям сетевой механизм рефлективного управления . Управления, которое адекватно потребностям "абсолютной экономики".
Поэтому, хотя "последефолтовое" разрушение основ российской государственности и выглядит вселенской катастрофой, оно не является ей и означает лишь, что стране отныне придется привыкать счастливо и цивилизованно жить без внешнего "силового поля".
Осенью 2001 г. мне пришлось посетить г. Хабаровск. Там проходила одна из организационно-деятельностных игр школы кадрового резерва, и собрались студенты, аспиранты, молодые предприниматели Дальнего Востока. После одной из лекций речь зашла об августе1998 г.
"На этих событиях, - сказал мне 25 летний южно-сахалинский бизнесмен, - я потерял три тысячи баксов. Все, что у меня было. Зато теперь я уверен в устойчивости моего дела. Деньги я вернул, и сейчас им не угрожает ни очередной дефолт, ни политический переворот, ни даже катастрофа на мировых фондовых биржах. По существу, я построил новый бизнес, функционирующий на совершенно иных механизмах и принципах. Но главное даже не в этом. Сегодня я знаю, что если этот бизнес все-таки будет разрушен, я восстановлю его снова. И, в конце концов, останусь с прибылью.
По-моему, такая уверенность стоит дороже потерянных долларов".
1 . Будем откровенны: если бы дефолт закончился прогнозируемой катастрофой, историческая, и, вероятно, юридическая ответственность за последствия пала бы на Президента Б.Ельцина и премьер-министра С.Кириенко. Но в таком случае за позитивные результаты реформы, обернувшейся настоящим "экономическим чудом", благодарить следует тоже их. В свое время Л.Берия предложил И.Сталину вычеркнуть из списков лиц, представленных за успешное испытание атомной бомбы к ордену Ленина, одного из физиков: "Слишком молод. Хватит ему и "Красного Знамени"". Генералиссимус возразил: "Он же был у тебя в "расстрельном списке" на случай провала проекта? Значит, заслужил орден Ленина". Хочется надеяться, что русский народ обладает похожим чувством справедливости. [ Назад ]
2 . Наступающая экономическая катастрофа не является достаточным основанием для того, чтобы разрушать самую основу существования государства - наличие определенных "протоколов взаимодействия" между властью и народом. [ Назад ]
3 . Домен - это современная форма традиционной русской общины: группа людей, хорошо знающих друг друга, имеющих общие убеждения, явного или (что чаще) неявного лидера и некую неформализованную систему взаимопомощи. Несколько упрощая, можно сказать, что домен - это команда, совместно играющая в игру с запредельными ставками - игру, под названием жизнь.Численность доменов составляет от десяти до ста человек, обычно около двадцати. Важной особенностью данной социальной структуры является ее способность реагировать на внешние раздражители, как единое целое. Насколько можно судить, это обуславливает повышенную мобильность и "прочность на излом" жизнеобеспечивающих систем российского общества. [ Назад ]
© 2002 Р.А. Исмаилов