|
К рубрикатору "Эссе и статьи Переслегина" |
Сменить цвет |
(в рамках проекта " Конструирование будущего ")
Опубликовано в "Октябрь", № 1, 2003 г
Термин цивилизация, введенный в историческую науку английским историком Арнольдом Дж. Тойнби 1 , имеет в современном языке три значения.
Во-первых, под "цивилизацией" мы понимаем глобальную общечеловеческую цивилизацию, зародившуюся вместе с первыми социальными отношениями более миллиона лет назад и существующую по настоящее время. Единство этой цивилизации обеспечивается с одной стороны биологическим единством вида homo sapiens, а с другой - едиными, по-видимому, универсальными законами происхождения и развития материального мира.
Во-вторых, под "цивилизациями" мы понимаем исторически сложившиеся сверхкультуры, крупные агломерации локальных культур, обладающие ярко выраженным своеобразием и объединенные общим ментальным полем. Например - "китайская, цивилизация", "индийская цивилизация", "российская цивилизация", "северо-американская цивилизация". В этом смысле термин "цивилизация" понимал и сам Тойнби, писавший о рождении и гибели подобных социокультурных образований. Иногда такие "локальные цивилизации" называют еще суперэтносами, и взаимодействие их создает большую часть мировой истории.
И, наконец, термином "цивилизация" часто обозначают совокупность материальных и технологических средств, созданных человечеством в процессе его развития. В данном случае "цивилизация", фактически - техносфера, выступает в качестве объектной основы "локальных цивилизаций" или глобальной цивилизации и противопоставляется совокупности их интеллектуальных и духовных средств, обозначаемых, в свою очередь, как "культура".
Очевидно, что все эти определения просто соответствуют разным уровням одного и того же системного "цивилизационного" состояния.
Техносфера, "искусственная среда" глобальной цивилизации, начала образовываться около 1 млн. лет назад - с того самого времени, когда архантропы, древнейшие человеческие существа, даже физически еще не слишком похожие на современных людей, стали изготавливать первые деревянные и каменные орудия и строить жилища, чтобы укрыться от непогоды. Причем бросается в глаза явная технологическая однотипность материальных культур. Те же каменные топоры, позволившие первобытному человеку перейти к активному освоению мира, возникли независимо друг от друга, в разных местах обитания древних людей, и при всех различиях материала и, видимо, технологий изготовления представляли собой один и тот же механический инструмент, предназначенный для выполнения сходных технических операций. Ничего принципиально иного человеком создано не было. Аналогичное утверждение можно сделать также в отношении первых копий, глиняной посуды, лука и стрел, меча, сохи, колеса и письменности, позволившей фиксировать опыт, накопленный предыдущими поколениями, то есть в отношении всех крупных исторических инноваций, которые, по замечанию Мераба Мамардашвили, заключают в себе последующий "горизонт возможностей" 2 . Они точно также возникли в разных местах земли и в разное время, но при всем достаточно очевидном несходстве во второстепенных деталях, например в форме или в украшающем их орнаменте, точно также являли собой единые координаты глобальной материальной культуры.
Более того, история поставила уникальный эксперимент, показывающий, что едина не только материальная, но и социальная природа глобальной цивилизации.
Испанцы, высадившиеся в эпоху Великих географических открытий на побережье Южной Америки, были поражены, наткнувшись в дебрях лесов и памп на громадную империю инков, по размерам и численности превосходящую многие империи Старого Света. Причем позднейшие исследования, проведенные уже учеными XX века, показали, что эта империя, Тауантинсуйу (на языке кечуа - "четыре стороны света") как будто копировала своим устройством древнейшие цивилизации Шумера, Египта, Китая. Во главе империи стоял Верховный Инка, которому принадлежало все - вплоть до последнего клочка земли, обрабатываемого нищим крестьянином, империя имела изощренную бюрократию в виде громадной армии чиновников, взирающих за порядком, сложную юридическую систему, пронизывающую буквально все стороны общества, систему связи в виде специальных гонцов, передвигающихся по специальным дорогам. Там уже существовало узелковое письмо, вполне пригодное для счета и государственного контроля, и начинало возникать письмо иероглифическое. Даже архитектура в виде ступенчатых пирамид, амфитеатров и крепостей как будто была перенесена сюда из Месопотамии, Древнего Рима или Египта. И если учесть, что до высадки здесь европейцев в XVI веке значимые контакты между материками, разобщенными тысячами километров океана, были исключены, - во всяком случае, мы ничего о таких контактах не знаем, - то остается предполагать, что "локальные цивилизации" на Земле, даже зарождаясь изолированно, в разных точках планеты, все равно развиваются по общей схеме, будто разворачивая во времени единый исторический замысел 3 .
Вряд ли этот замысел имеет сугубо провиденциальный характер - как реализация божественной воли или абсолютной идеи (если следовать известной концепции Гегеля). Скорее всего, дело обстоит значительно проще. Единство исторического развития обеспечивается материальным единством Вселенной. А материальное единство Вселенной, в свою очередь, - единством ее происхождения.
Если следовать теории "Большого взрыва", теории возникновения времени и пространства из единой (материальной) точки, - а такая теория с момента открытия реликтового излучения считается подтвержденной, - то можно с достаточной долей уверенности полагать, что и все развитие, во всех его формах, порожденное этим "первичным толчком", осуществляется по единым законам. Они должны быть в принципе одинаковыми как для "универсальной истории", которая представляет собой генез нашей Вселенной - с момента ее появления и до момента гипотетической гибели, - так и для "глобальной истории", которая включает в себя генез Земли и развитие на ней органической жизни. Тем более эти законы должны быть отражены в законах "всемирной истории", в законах развития и социального существования человечества.
Единство "локальных цивилизаций" (исторических "сверхкультур"), которые независимо от места и времени происхождения, проходят одни и те же этапы развития, свидетельствует о том, что такие законы реальны (имеют физический смысл) и могут быть сформулированы на языке точных понятий.
Однако единство развития "локальных цивилизаций" вовсе не означает их полного конфигурационного совпадения. "Локальные цивилизации" различаются по типам культур, которые в свою очередь отражают соответствующий им тип трансценденции.
Здесь можно выделить время-ориентированные и дао-ориентированные культуры.
Первые опираются на представление о "сюжетном времени", то есть о последовательности вытекающих друг из друга событий. Это, в свою очередь, порождает представление о прогрессе - последовательном развитии - и все вместе создает так называемую "внешнюю трансценденцию". Цивилизация в этом случае становится экстравертной: она все время пытается выйти за пределы самой себя, что выражается с одной стороны в непрерывной экспансии ("горизонтальный прогресс"), механическом реплицировании уже имеющихся цивилизационных структур во все большем пространстве, а с другой стороны - в "вертикальном прогрессе", постоянном продвижении техносферы на более высокий цивилизационный уровень. "Внешней трансценденцией" обладает, например, современная евро-американская цивилизация, что и обуславливает ее технологическое превосходство над всеми остальными мировыми культурами. "Экстравертные цивилизации" (сверхкультуры), как правило, обращены в будущее и потому подвержены всем неожиданностям, которые оно приносит.
Дао-ориентированные "цивилизации" обладают совершенно иными качествами. Время в них циклично, и потому представление о развитии выражено достаточно слабо. Трансценденция устремлена внутрь и почти не проявляет себя во внешней экспансии. С точки зрения постороннего наблюдателя такие "интравертные цивилизации" выглядят "оцепенелыми"; они не столько осознанно следуют по пути технологического прогресса, сколько побуждаются к тому неумолимым ходом истории. Эти "цивилизации" обращены не в будущее, а в прошлое, и потому, как правило, не готовы к крупным цивилизационным преобразованиям.
Примером интравертных "локальных цивилизаций" могут служить сверхкультуры Китая, Индии и Японии (по крайней мере, до "эпохи Мэйдзи", когда Япония начала инсталлировать в национальный менталитет европейскую трансценденцию).
Разные типы "локальных цивилизаций" имеют своим источником разные стороны человеческой психики. В психике человека одновременно присутствует и "коллективное" восприятие мира, когда человек не осознает своего индивидуального бытия и потому полностью включен в "коллективное бессознательное" (такой тип сознания присущ первобытным общинам), и наряду с этим - "личное" восприятие мира, когда человек полностью или частично осознает свое конкретное, индивидуальное бытие, и тем самым выделяется из "первобытного коллектива" как самостоятельный индивидуум. Он уже осознает свои личные интересы, и эти личные интересы не всегда совпадают с коллективными интересами социума 4 .
Расхождение обоих типов сознания началось, по-видимому, довольно давно, но цивилизационно оформилось лишь в V - VI вв. нашей эры, в так называемую "эпоху пророков", когда в разных регионах Земли практически одновременно, что само по себе уже представляет одну из величайших загадок истории, появились Конфуций и Лао-Цзы в Китае, которые даже были знакомы друг с другом, Заратустра в Средней Азии и Будда в Индии, а правитель древних Афин Клисфен, пришедший к власти в результате народных волнений, впервые в мире заложил основы демократического правления.
Конфуцианство, даосизм и буддизм, гармонизирующие вселенную за счет подчинения человека текущей реальности, образовали "восточную" (внутреннюю) трансценденцию, основанную на "коллективном сознании" и соответственно привели к появлению государств "коллективистского" (тотального) типа. Государственные интересы в таких социумах всегда преобладают над личными, а человек рассматривается лишь как средство для достижения незыблемой социальной гармонии.
С другой стороны, зороастризм, в котором появились первые представления о линейном времени, впрочем, как и об индивидуальном человеческом выборе и личной ответственности вообще 5 , перешедшие оттуда в христианскую парадигму, соединившись с греческими представлениями о демократии, породил "европейскую трансценденцию", где гармонизация человека с реальностью достигалась, напротив, за счет подчинения текущей реальности человеку. Это привело к появлению социумов "либерального типа", где права личности выше прав государства, а последующая "распаковка" этого базисного конструкта породила и структуры демократии, и динамику свободного рынка.
Вместе с тем, экстравертные и интравертные "локальные цивилизации" вовсе не представляют собой полностью разобщенные, несовпадающие друг с другом ветви эволюции общества. Европейская трансценденция вполне совместима с государством "тотального типа". Это ярко продемонстрировали мессианские империи Третьего Рейха и СССР, а также недолговечная империя Восходящего солнца, разбуженная именно европейскими представлениями о развитии и прогрессе. "Локальные цивилизации", как уже говорилось, только социализируют разные грани единой человеческой психики, и потому все существующее ныне многообразие и сверхкультур (суперэтносов), и национальных (местных) культур, расположенных между этими двумя крайними цивилизационными состояниями, также представляют собой лишь разные грани единой глобальной цивилизации.
Находясь "внутри" универсальной истории и представляя ту часть материального мира, которая образует собой "вертикальный", то есть структурный, прогресс, эта глобальная цивилизация, какими бы локальными социокультурными формами она выражена ни была, должна соответствовать материальным (физическим) свойствам существующего мироздания и развиваться по тем же законам, что и остальные части вселенского универсума.
В соответствии с концепцией "трех историй" - универсальной, глобальной и всемирной - мы можем выделить три основных вида развития, вероятно, последовательно обусловленных и вытекающих одно из другого.
Развитие физического мира заключает в себе развитие всей Вселенной - с момента ее образования в результате Большого взрыва и до настоящего времени. Развитие мира органического, в свою очередь, представляет собой всю многоступенчатую эволюции жизни - с момента появления ее на Земле и до ее нынешнего биологического состояния. И, наконец, развитие человечества, то, что мы называем всемирной историей, образовано эволюцией постепенно усложняющихся социальных форм - от первобытнообщинного строя до современных индустриальных и постиндустриальных империй.
Онтологическая, бытийная "вложенность" всех трех форм развития влечет за собой и структурное сходство соответствующих его периодов.
Развитие Вселенной осуществляется одновременно в двух направлениях: это экспансия - то есть, упоминавшийся выше "горизонтальный прогресс", простое распространение уже существующих материальных структур во всем доступном пространстве; Вселенная в этом случае разворачивается как рулон обоев, где сколь угодно сложный рисунок в виде звезд, планетных систем, галактик, тем не менее, повторяется, и это также упоминавшийся выше "вертикальный прогресс", то есть собственно направленное развитие, представляющее собой усложняющуюся и, видимо, необратимую эволюцию материальных форм: межзвездный газ - образование из него звезд - образование вокруг них планетных систем, спутников и астероидов.
"Вертикальный прогресс" уже не является монотонной повторяющейся непрерывностью, как это имеет место в случае прогресса "горизонтального". Напротив, в нем можно выделить ясные "бытийные фазы", "онтологические периоды", причем каждый из таких периодов по своим функционально-структурным признакам принципиально несовместим с предыдущим.
Аналогичная картина наблюдается и в биогенезе. Всякий существующий вид стремится заполнить собой практически все пригодное для него экологическое пространство, и его экспансия, обусловленная, видимо, теми же внутренними причинами, что и экспансия неживой материи, ограничена лишь давлением экологически сходных видов. С другой стороны, "вертикальный прогресс" в этой области, то есть то, что мы называем эволюцией растительного и животного мира, также образует ясные структурные фазы (например: рыбы - амфибии - пресмыкающиеся - птицы - млекопитающие), каждая из которых точно также представляет собой качественно иное по отношению к предыдущему структурное состояние.
Можно полагать, что сходным образом дело обстоит и в социогенезе, то есть в развитии функционально-структурных форм глобальной человеческой цивилизации.
Социомеханика, возникающая сейчас наука о наиболее общих законах динамики социальных систем, рассматривает историю человечества именно как последовательную смену различных цивилизационных фаз 6 .
Причем, поскольку эти фазы структурно несовместимы, то движение между ними носит революционный, скачкообразный характер: практически все наблюдаемые параметры терпят при этом разрыв первого или второго рода - функции, которые описывают эти параметры, теряют либо непрерывность, либо дифференцируемость.
Такой процесс является системным фазовым переходом.
Здесь можно провести аналогию с агрегатными состояниями вещества, уже давно описанными современной физикой. Вещество, как известно, может находиться в одном из четырех физических состояний: твердом, жидком, газообразном и плазменном. Переход вещества из одного состояния в другое также является скачкообразным переходом в принципиально новое качество. Он сопровождается разрушением всей прежней структуры и образованием новых структур, несовместимых с предшествующими. Это хорошо нам знакомый диалектический переход "количества в качество", и, вероятно, именно такой переход, со всеми теми же закономерностями, осуществляется между различными фазами глобальной цивилизации.
То есть, структурно фазовый переход представляет собой системную катастрофу, исторически же он означает крушение старого социального мироустройства и возникновение нового. В координатах обыденного человеческого сознания это как раз и воспринимается как Конец Света.
Кратко охарактеризуем известные нам цивилизационные фазы: архаическую, традиционную и индустриальную.
В архаической фазе основными формами экономической жизни являются охота и собирательство, то есть, стратегический пищевой ресурс добывается обычными в животном мире методами и средствами. Человек разумный здесь занимает уникальную экологическую нишу "дневного хищника". Это означает, что в связи с некоторыми его физиологическими особенностями, он имеет возможность охотиться в светлое время суток и тем самым имеет преимущество перед другими крупными хищниками, ведущими, в основном, ночной образ жизни.
Механизм распределения пищи в архаической фазе носит, однако, уже не животный, а социальный характер. Не случайно некоторые ученые определяют человека разумного именно как единственный биологический вид, представители которого способны делиться добычей. Охотники, образовавшие к этому времени особую профессиональную группу, кормят все племя, по-видимому, без заметных привилегий для "кровных родственников", что дает возможность не только поддерживать простое существование социума (то есть "оплачивать" его атрибутивные функции - познание, обучение, управление), но и совершенствовать имеющиеся хозяйственные механизмы. Постепенно охота - сугубо животный способ обеспечения жизни - становится лишь вершиной общественного экономического "айсберга". В распоряжение первобытных охотников поступают все более и более совершенные орудия труда - с этой точки зрения "кровью" архаической "присваивающей экономики" оказываются обработанные кремни. Усложняются способы охоты и способы управления ею, деятельность охотников получает особую "магическую" поддержку. Это, в свою очередь, приводит к первичному зарождению религии и искусства.
Меняется место человека и в трофической пирамиде. Как субъект охоты он еще остается животным, подверженным всем рискам такого образа жизни, но он уже перестает быть пассивным объектом ее и это принципиально меняет его отношение к миру. Социальная система, даже в самом начальном виде "первобытного стада", реагирует на любое нападение практически как единое целое, а такое "целое" оказывается хищникам "не по зубам". В результате в архаической фазе человек выпадает почти из всех пищевых цепей: он перестает рассматриваться как значимый пищевой ресурс даже наиболее крупными хищниками. Более того, со временем эти хищники сами оказываются объектом охоты первобытных людей.
Иными словами, в течение архаической фазы человек разумный совершает восхождение на вершину трофической пирамиды. Он превращает все компоненты текущей экосистемы в свой пищевой ресурс и из "дневного хищника" превращается в "хищника абсолютного". Такие "хищники", например зоопланктон, стрекозы, архозавры и некоторые другие, как известно, способны "проедать" экосистему насквозь, разрушая ее или, по крайней мере, выводя из состояния равновесия.
Демографическая статистика архаической фазы в небольших временных интервалах имеет колебательную природу, характерную, в основном, для видов - компонентов стабильных экосистем. Если же усреднить динамику по временам порядка нескольких тысячелетий, обнаруживается чрезвычайно медленный, но стабильный линейный рост: в природе такие решения демографических уравнений встречаются, однако как очень редкое исключение.
Характерные скорости перемещения людей (материальных объектов или информации) соответствуют в архаическую эпоху скорости идущего человека, то есть, составляют около 30 км в сутки; характерные энергии производства определяются теплотой сгорания дерева.
В традиционной фазе цивилизации, которая наступает после архаической фазы, основные системы хозяйствования претерпевают принципиальные изменения. Здесь наряду с охотой и собирательством развиваются уже земледелие и скотоводство, то есть экономика из присваивающей становится "производящей". Это переводит социум на более безопасный уровень существования и создает условия для выживания даже больных и слабых членов социального коллектива. Последнее имеет колоссальное значение для развития цивилизации, так как именно физически не слишком совершенные индивидуумы, видимо, в порядке компенсации за это несовершенство, обеспечивают, как правило, интеллектуальный прогресс. Именно здесь зарождается процесс "интеллектуализации мира", который уже в наше время приобретает глобальный, планетарный характер.
Социальные системы, находящиеся в этой фазе, становятся "теоретически и практически самодовлеющими", они вытесняют или преобразовывают классические природные экосистемы, формируя в них новый управляющий уровень. Человек окончательно выпадает из трофической пирамиды - он перестает быть как пищей, так в значительной степени и охотником, и если использовать прежнюю "зоологическую" терминологию, то он из "абсолютного хищника" превращается в "хищника тотального", использующего для развития и жизнеобеспечения практически всю живую и неживую природу.
Демографическая динамика выходит здесь на экспоненциальный участок. Очень быстро - а в рамках палеонтологического хронометража вообще мгновенно - homo sapiens распространяется по всем земным территориям, по всем географическим зонам, по всем континентам - за исключением лишь Антарктиды и некоторых пустынь.
Существенно увеличиваются и характерные скорости передвижения; в традиционной фазе они определяются лошадиным галопом или суточным пробегом парусного корабля и достигают примерно 150 километров в сутки. Энергетика, правда, в основном, остается на "дровяном" уровне, однако в металлургии уже достаточно широко применяется каменный уголь. "
Кровью" мировой экономики становится зерно, которое одновременно представляет собой и основной предмет мировой торговли.
Традиционная фаза развития цивилизации включает в себя несколько общественно-экономических формаций (типов хозяйствования), уже достаточно хорошо изученных и описанных в литературе. Это - первобытнообщинный строй, рабовладение и феодализм. Причем, если рассматривать эти формации как самостоятельные этапы истории, то окажется, что для них характерны те же закономерности, что и крупных "цивилизационных фаз". Единство законов развития обнаруживается на любом историческом уровне и проявляет себя в гомоморфности всех системных структур.
Исторические "формации" проходят те же ступени развития, что и "локальные сверхкультуры", а последние, в свою очередь, повторяют структурный генез глобальной человеческой цивилизации.
И, наконец, на последнем отрезке "карты времен", если, конечно, воспринимать ее в полном масштабе - от палеолита до наступившего третьего тысячелетия, - почти у белого края, которое обозначает собой неведомое грядущее, располагается современная нам "индустриальная" фаза.
Этот цивилизационный период следует рассмотреть специально.
Кратковременность индустриальной фазы и наша погруженность в ее смысловое пространство препятствует выделению наиболее существенных черт индустриального мира. Трудно даже определить его хронологические границы. В самом деле, что считать началом Нового времени? Эпоху крестовых походов, обозначившую впервые европейскую (евро-христианскую) общность? "Битву золотых шпор" 1302 г., продемонстрировавшую, опять-таки впервые в Средневековье, преимущества "народной" пехоты над тяжелой рыцарской конницей: это привело к массовому производству унифицированного (пехотного), а не индивидуального (рыцарского) вооружения и дало колоссальный толчок развитию европейской промышленности. Революцию в Нидерландах? Революцию в Англии? Великую французскую революцию, передавшую власть третьему (промышленному) сословию? Открытие Американского континента? Создание гелиоцентрической системы мира, возвестившей, что отныне Земля не является центром Вселенной? Или, может быть, в данной формулировке вопрос вообще лишен смысла
Все перечисленные "реперные события" относятся исключительно к европейской истории. Означает ли это, что индустриальная фаза ограничена только одной, именно - европейской цивилизацией? Являются ли модернизированные экономики Японии, Китая, Малайзии лишь отражением европейской, или же эти страны (а равно Иран, Индия, Пакистан) самостоятельно выходят на индустриальный уровень, создавая свои собственные, "не европейские" промышленные культуры?
Ответы на эти вопросы будут даны несколько позже. А пока заметим, что фазовый переход между двумя принципиально различными состояниями единой глобальной цивилизации не представляет собой черту, которую можно было бы провести поперек истории, но довольно длительный интервал - в десятки, сотни, а на заре человечества даже в тысячи лет, вмещающий в себя множество "поворотных" событий, как правило, катастрофических, с точки зрения обыденного сознания. И если уж говорить о "знаковом рубеже" нового индустриального мира, то таковым, по-видимому, явилось 31 октября 1517 года, когда августинский монах Мартин Лютер прибил на воротах виттенбергской Замковой церкви свои 95 тезисов против индульгенций. Этот день послужил началом крушения громадного католического всеединства, из чего в последующем выросла современная евро-американская "цивилизация".
Главной особенностью нынешней "индустриальной фазы", несомненно, является крупное фабричное производство. На практике это означает не только физическое изобретение машин, но и господство их в промышленности и сельском хозяйстве, то есть обязательное разделение экономики на "группу А" и "группу Б". Причем первая группа как использует машины, так их одновременно и создает, а вторая группа - только использует. В этом смысле коэффициент полезного действия индустриальной экономики всегда меньше единицы: часть производительных сил расходуется во "внутреннем круге кровообращения" - там, где делаются машины, предназначенные лишь для того, чтобы снова делать машины.
Экономика индустриальной фазы включает в себя все традиционные формы хозяйственной деятельности (кроме магии, место которой в данной фазе занимает культура), правда, придавая им всем зависимый, подчиненный характер. "Кровью" экономики здесь становится уже не зерно, а энергоносители: на первоначальном этапе - каменный уголь, затем по мере развития индустрии - нефть и газ. В традиционной фазе общество, не способное обеспечивать себя продовольствием, как правило, обречено, выжить оно не может. В индустриальной же фазе такое общество может неограниченно долго поддерживать свое существование за счет внешней торговли. Правда, при этом требуется соблюдение ряда условий, в частности - наличия высокого экспортного потенциала, мощных вооруженных сил и строго очерченной, определенной позиции в мировой системе торговли (Великобритания и Япония).
Тем самым индустриальная фаза подразумевает, по крайней мере, одно глобальное измерение - возникновение общепланетной системы обмена. Это, в свою очередь, означает неизбежность появления мировой валюты (или валют), соответствующих расчетных центров и плотной коммуникационной сети. Эмблемой фазы становятся железные дороги и суда с механическими двигателями, характерные скорости возрастают сразу на порядок (свыше 1200 км в сутки), характерные энергии определяются теплотой сгорания нефти (до 40 МДж/кг).
Поскольку в этой фазе зерновая зависимость государств резко ослаблена, социальные системы теряют непосредственную связь с текущими экологическими системами. Они обретают функцию пользователя глобальной природной среды. Так, Великобритания в XIX веке превращает свои территориальные биоценозы в промышленную свалку, почти полностью обеспечивая население за счет внешней торговли: она собирает хлеб в Австралии, чайный лист - в Китае, получает мясо из Аргентины, а вина из Франции.
С общетеоретической точки зрения это означает, что человек в данной фазе становится верхним управляющим уровнем глобального биогеоценоза. Что же до локальных экосистем, которые не имеют прямой жизненной ценности, то он может либо уничтожать их, если они мешают, либо заново создавать по мере необходимости.
В то же время индустриальная фаза требует совершенно особого "индустриального человека": способного выживать в "человеческом муравейнике", если пользоваться определением Т. Лири 7 , взаимодействовать с машинами и технологиями и довольствоваться в жизни раз и навсегда заданной социальной (профессиональной) ролью.
Не вполне очевидна "индустриальная" демографическая динамика. Принято считать, что она имеет четкий экспоненциальный характер, то есть численность населения в индустриальной фазе должна со временем существенно возрастать. Однако стойкая корреляция между промышленным переворотом в той или иной стране и последующим резким снижением в ней рождаемости (второй тип воспроизводства населения) скорее наталкивает на вывод, что для индустриальной фазы характерна демографическая стагнация.
С сугубо формальной точки зрения, основной "итог" индустриальной фазы - это формирование техносферы (совокупности материальных и технологических средств, обеспечивающих данную цивилизационную фазу) и как следствие - образование соответствующей ей информационной оболочки, структурирующей силой которой служит позитивистская индустриальная наука.
Трансцендентной сущностью фазы является концепция Единого Мирового Бога; Бога, чья антропоморфность принципиально не может быть определена. Значимость же того фактора, что монотеизм возник и приобрел статус господствующей религии гораздо раньше других атрибутивных признаков индустриального общества, нам еще предстоит оценить.
Наличие "внутреннего круга экономического кровообращения" обуславливает инфляционный характер индустриального производства. Три независимых параметра, лежащих в его основе: потребление, производство средств потребления и производство средств производства, - не могут быть сбалансированы одновременно. Следовательно, индустриальная экономика является принципиально нестабильной. Она либо коллапсирует, что выражается в виде экономических кризисов той или иной степени остроты, либо должна экспоненциально расти, все время осваивая новые источники сырья и рынки сбыта.
Именно эта особенность индустриального производства в сочетании с европейской трансценденцией, основанной на идеях прогресса и приоритета личности, то есть то, что мы сейчас называем либерализмом, привела в течение XVI - XIX веков к возникновению громадных колониальных империй, которые охватили собой практически всю планету. Громадная Британская империя, "над которой никогда не заходило солнце", Испанская империя с колониями в Центральной и Южной Америке, Французская империя, колонизировавшая значительную часть Африки, а также ряд стран на Дальнем Востоке. Даже крохотные по европейским масштабам Нидерланды, Бельгия и Португалия имели колонии, во много раз превышающие метрополии по территориям и по численности населения.
Торговля с колониями в значительной мере способствовала формированию мирового (глобального) рынка, возникновению первичного разделения труда в масштабах всех освоенных территорий и накоплению в метрополиях капиталов, обеспечивших стремительный европейский "вертикальный прогресс".
С другой стороны, расширение производства, которое также представляет собой один из видов цивилизационной экспансии, освоение периферических территорий, внедрение инноваций (новых видов товаров и форм услуг), - неумолимо требуют больших предварительных капиталовложений: деятельность, которая может принести прибыль только со временем (а может, кстати, прибыли и не принести), тем не менее, должна быть оплачена уже сейчас. В индустриальную фазу товар обретает стоимость раньше, нежели реальную ценность.
Это, в свою очередь, означает, что промышленная экономика обречена быть кредитной. Рост производства не может превышать ставки рефинансирования. Это означает также, что в индустриальную фазу всякое развитие приводит к инфляции в современном значении этого термина, то есть, к непрерывному росту совокупной денежной массы. Заработная плата старших офицеров трансатлантических лайнеров начала XX века составляла около 40 долларов, и для того времени являлась довольно значительной. Сейчас она примерно в сто раз больше. Следовательно, по отношению к традиционным ценностям (земля, продукты питания, золото и т.п.) цена доллара США снизилась сразу на два порядка. С другой стороны, на доллар "образца 2001 года" можно купить огромное количество товаров и услуг, которые в принципе не могли быть оплачены долларом "1901 года", поскольку в то время эти товары и эти услуги просто не существовали. То есть, в индустриальную фазу инфляция есть оборотная сторона любой инновации: промышленная экономика создает ценности, уже изначально отягощенные кредитными обязательствами.
А это опять-таки означает, что индустриальная экономика нуждается в свободном, не охваченном еще промышленной инфраструктурой, рабочем пространстве. Всякий раз исчерпание очередного слоя такого пространства провоцирует кризис, который на время останавливает развитие. Поэтому параметры, описывающие индустриальную экономику, меняются циклически. Выделяются годовые колебания, среднесрочные циклы, изученные К. Марксом, долгопериодические ритмы Н. Кондратьева 8 .
Развернувшаяся во второй половине XIX века борьба со "стихийностью" экономики, то есть с принципиально непредсказуемым, спонтанным ее характером, привела к резкому усилению государственного вмешательства в механизмы производства и товарообмена. Естественным ответом индустрии на такое вмешательство стало внегосударственное корпоративное строительство: образование крупных монополистических объединений, способных защищать свои интересы в структурах усиливающегося государства. Наметившийся на рубеже столетий переход от свободной торговли к протекционизму резко повысил транспортные издержки и обусловил появление транснациональных корпораций (ТНК), начавших новый передел мира.
Это привело к громадному структурному кризису индустриальной фазы, выразившемуся в двух мировых войнах: 1914 - 1918 гг. и 1939 - 1945 гг., которые в масштабах истории сливаются в единое военное столкновение.
Впрочем, и с методологической точки зрения обе мировые войны следует рассматривать как целостный, непрерывный конфликт, состоящий из двух "горячих" стадий и одной "холодной". Экономическим содержанием конфликта был переход от классического капитализма к государственно-монополистическому, то есть распад и реконфигурация большинства мировых экономических связей, а политическим - крушение колониальной системы Великобритании (как, впрочем, и всех прежних "колониальных миров") и строительство на их обломках колоссальной неоколониальной Американской империи.
Главным же результатом этого грандиозного структурного преобразования было слияние всех областей, не охваченных до сих пор индустриальными технологиями, в общее планетарное экономическое пространство.
Однако к началу третьего тысячелетия эта огромная географическая протяженность также оказалась исчерпанной. Экономические модели, разработанные для "бесконечной плоскости" и потому предполагающие неограниченную экспансию товаров и технологий, столкнулись с конечностью земных пределов.
Впервые эта проблема была поставлена исследовательской группой Дж. Форрестера еще в 1960-е годы 9 . Созданный супругами Деннисом и Донеллой Медоузами "по мотивам" его работ призрак экологической катастрофы 10 был через структуры Римского клуба внедрен в общественное сознание, что привело к значительным изменениям в экономике индустриально развитых стран. По существу, речь шла о формировании нового огромного рынка, тщательно охраняемого не только государством, но и всем обществом. Рынка ресурсосберегающих и природоохраняющих технологий.
Некоторая часть этих экологических мероприятий была несомненно полезной - в том смысле хотя бы, что она обеспечивала удовлетворение каких-то осмысленных потребностей человечества. В своей основе, однако, природоохранительная деятельность носила достаточно иллюзорный характер: производственные цепочки индустриальной фазы даже в принципе не могут быть строго замкнутыми, следовательно, индустриальная экономика всегда будет потреблять несколько больше, чем производить, и загрязнять среду продуктами своей жизнедеятельности. В известной мере бессмысленной была и борьба за спасение локальных природных экосистем, значительная часть которых была уничтожена или радикально преобразована человеком еще в традиционную фазу.
Вместе с тем всякая иллюзорная деятельность, какими бы важными соображениями она вызвана ни была, всегда оплачивается реальными экономическими издержками. Это приводит к заметному увеличению коэффициента инверсии экономики и, соответственно, - к падению уровня ее полезного действия. Проявляется это, прежде всего, в росте инфляции, которую не сдержать уже никакими силами, что и произошло с либерализованной экономикой второй половины XX века. Однако, как бы то ни было, емкость нового, сконструированного по рецептам Римского клуба, индустриального рынка оказалась достаточно велика, чтобы ее хватило на целых двадцать пять лет.
Сейчас этот искусственный рыночный ареал также плотно освоен. Экономика вновь уперлась в границы, которые были поставлены ей самой природой. Глобализация, то есть введение унифицированных правил игры во всем мировом пространстве, представляет собой отчаянную попытку индустриализма обеспечить себе дальнейшую сферу существования.
Метафорическое содержание этого процесса предельно просто: бегущий вал экономической (товарной) экспансии "отразился" от условных границ земного шара и устремился обратно, вследствие чего в физическом и смысловом пространствах образовалось что-то вроде "стоячей волны". Инфинитное (незаконченное) движение стало финитным, экспоненциальное стремительное развитие превратилось в застывшую синусоиду, и те силы, которые раньше придавали индустриальной экономике пассионарность, теперь эту экономику безжалостно разрушают.
Вполне очевиден и физический смысл происходящих процессов. Глобализация есть политика предельного снижения трансакционных издержек во имя вовлечения в индустриальное производство последних остатков свободного экономического пространства. Все социальные системы, препятствующие достижению этой цели, подлежат нейтрализации; все этнокультурные и политические различия стираются во имя образования единого экономического универсума.
Чисто умозрительно можно предложить два выхода из этого положения.
Во-первых - космическая экспансия ("горизонтальный прогресс") с последующим экономическим освоением ближайших небесных тел. Такой вариант развития описан в тысячах фантастических произведений, в десятках экономических и философских трактатов, в специальных программах лидирующих сверхдержав, созданных в период "технологического романтизма".
Однако на практике этот вариант, по-видимому, невозможен.
Уровень технического развития, поддерживаемый индустриальной фазой, недостаточен для включения космического пространства в реальный экономический кругооборот. При самых оптимистических предположениях о перспективах продвижения в космос (а для оптимизма в этой области нет ни малейших научно-экономических оснований), техника, по крайней мере, в течение ближайших 50-100 лет не сможет обеспечить необходимую связность между земной метрополией и космической периферией. А это значит, что даже в фантастической версии появления "уже завтра" ядерных или фотонных двигателей и космолетов, емкость внеземного рынка будет пренебрежимо мала и попытки работать на этом рынке, если они, конечно, будут предприняты, только спровоцируют масштабную экономическую катастрофу.
Можно, разумеется, представить себе "цивилизацию" (сверхкультуру), способную, находясь в индустриальной фазе развития, создать соответствующие технологии и перейти к освоению Ближнего и Дальнего Космоса. Подобная "цивилизация" должна была бы иметь естественный спутник на сравнительно низкой орбите, который облегчил бы ей первые шаги "в бесконечность", быть ориентированной на сциентологическое познание как высшую трансцендентную ценность и пройти стадию мировых войн (структурный кризис) с меньшими затратами ресурсов и человеческих жизней, нежели вид homo sapiens. В результате, такая "цивилизация" могла бы получить в свое распоряжение всю Галактику и на целые столетия застыть в индустриальной фазе развития. Подобные "цивилизации" также уже описаны и в российской, и в зарубежной фантастике. Правда, еще в 1960-е годы было показано, что цивилизации этого рода могут быть выявлены по своей астроинженерной активности. А поскольку каких-либо достоверных следов такой активности в настоящее время не обнаружено, приходится делать вывод, что данная форма технологического бытия весьма маловероятна 11 .
Второй вариант был предложен исследовательской группой Дж. Форрестера и представляет собой попытку экспансии не в физическое, а в семантическое пространство: создание искусственных "знаковых" рынков, "производство потребностей", о котором писал в своем известном исследовании еще К. Маркс.
Однако это пространство, "пространство брэндов", только кажется бесконечным. В действительности, индустриальная фаза может оперировать исключительно индустриальными смыслами; только из них она может конструировать новые рынки и новые умозрительные потребности и только в этих достаточно условных координатах она может существовать. А эти смыслы - подобно географической карте - также уже большей частью освоены.
В рамках социомеханической парадигмы отсутствие решения - тоже решение, хотя, как правило, катастрофическое. На основании вышеизложенного можно с уверенностью утверждать, что речь идет о глубоком системном кризисе всей индустриальной фазы современной цивилизации и надвигающемся завершении эпохи промышленного развития.
Наиболее очевидно кризис индустриальный фазы проявляет себя в кризисе национального государства. Данная организующая структура, некогда базовая для индустриальной фазы развития, ныне стремительно утрачивает свое значение. Национальный суверенитет все более и более ограничивается множеством международных конвенций, а ряд важных прав, казалось бы изначально присущих именно государству, переходит сейчас к международным организациям или вновь создаваемым интегративным блокам.
Политику стран сменяет политика регионов.
Однако регионы представляют собой не столько географическое, сколько проектное понятие. Перекраивая их границы и упорядочивая информационные, финансовые, материальные и людские потоки, можно произвольно манипулировать хозяйственной жизнью целых народов. С одной стороны, это повышает эффективность индустриального общества и способствует проникновению его технологий в ранее недоступные области. С другой - подрывает саму основу индустриальной фазы развития, поскольку приводит к быстрому хаотическому перемешиванию людей, смыслов и организационных структур. Это же, в свою очередь, необратимо разрушает "человеческий муравейник". Оборотной стороной глобального интегрирования стран в индустриальной эпохе оказалось разделение мира на крупные социокультурные регионы, фактически - суперэтносы, объединенные каждый собственной трансценденцией, с последующей их автаркией и вероятным выключением из мирового хозяйства. Такое "завтра" процесса глобализации предопределено ее сегодняшним днем.
Другим проявлением кризиса индустриальной эпохи является возрастающая неравномерность развития входящих в нее "локальных культур", обусловленная наличием цепочек обратных связей в локальных же экономиках.
Эта неравномерность привела к отчетливой стратификации мира, который разделился на индустриальные сверхдержавы, фактически выступающие сейчас в роли хозяев, развитые государства европейского типа, занимающие средний диапазон "цивилизационного рейтинга" и колонии (современные неоколонии), превращенные в сырьевые и низкотехнологические территории. Такое деление проходит через всю историю индустриальной фазы, хотя конкретные формы его, разумеется, неоднократно менялись. Причем, вопреки распространенному мнению, "вертикальная мобильность" индустриальной фазы крайне мала: государство, попавшее в привилегированную цивилизационную группу, остается в ней практически навсегда. Хотя всякий индустриальный бум с неизбежностью сменяется кризисом и довольно часто сопровождается переходом экономической гегемонии к другой сверхдержаве, накопленные за время процветания технологии и капиталы позволяют прежнему лидеру также "оставаться в игре". Теоретически, при особо благоприятных обстоятельствах, колониальное или полуколониальное (развивающееся) государство может "подняться наверх" и обрести статус "державы европейского класса", но за всю эпоху это удалось только Японии, которая заплатила за свой успех очень дорого.
То есть, демонстративным итогом индустриальной эпохи оказалось расслоение Ойкумены на "черный", "серебряный" и "золотой" миллиарды, причем последний, составляя лишь около одной пятой населения всей Земли, потребляет свыше 2/3 ее ресурсов. Понятно, что такое "распределение" воспринимается большинством современных стран как крайне несправедливое. Во всяком случае, поддерживать его можно лишь неоспоримым превосходством в силах со стороны лидирующих сверхдержав. Формально, "развитые страны" это превосходство пока удерживают (так, американский флот сегодня сильнее всех остальных флотов мира, вместе взятых), но военная мощь Запада обесценивается низкой пассионарностью "привилегированного населения" и "вторичными эффектами" глобализации, принципиально меняющими качество ситуации.
Речь идет о резком увеличении связности мира и взаимном проникновении, "перемешанности", его функциональных структур. Современные "глобализованные" социосистемы носят по преимуществу "фрактальный характер": они настолько проникают друг в друга, что между двумя произвольными элементами одной из них обязательно находится хотя бы один элемент другой. В таких условиях использование стратегических вооружений затруднено. А поскольку глобализация привела к существенному уменьшению информационного и транспортного сопротивления мира, тактические возможности оппонентов быстро выравниваются. Лишь инертность военного мышления стран "третьего мира", до сих пор по-настоящему не осмысливших инноваций нового времени, поддерживает сейчас иллюзию абсолютного превосходства Запада над остальным человечеством. Заметим в этой связи, что первое же применение странами "черного миллиарда" (или силами, использующими их в своих интересах) более или менее адекватной тактики - имеется в виду атака на здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке - привело к огромным человеческим жертвам и разрушениям, вызвало в странах Запада настоящий психологический шок и спровоцировало крайне неэффективный "традиционный" ответ США на эту акцию.
Однако в реакции американцев, мгновенно связавших данный террористический акт с мусульманскими экстремистами "Аль-Каиды" и даже не пытавшихся исследовать какие-либо альтернативные версии, есть глубокий цивилизационный смысл. Война "нищего" Юга против "богатого" Севера, война "черного миллиарда" против "миллиарда золотого", старающегося всеми силами "удержать настоящее", война мира Ислама, афро-азиатской общности против евро-американской цивилизации, вне всяких сомнений, станет главным структурным конфликтом в последующие десятилетия.
Именно такие террористические удары, правда, неизмеримо лучше спланированные, подготовленные и осуществленные, будут теперь основой стратегии Юга в новой "цивилизационной войне". И именно таким "катастрофическим" способом будет, вероятно, размонтирована современная "индустриальная фаза" развития.
Вернемся к предыдущим цивилизационным периодам - архаическому и традиционному. Фазовый переход между ними получил название неолитической революции. Суть ее, как уже говорилось, состояла в замещении присваивающей экономики, основанной на собирательстве и охоте, экономикой производящей, основанной на земледелии и скотоводстве.
Это вызвало действительно революционные преобразования цивилизации. Впервые в истории человек, по выражению Г. Чайлда, "приступил к сотрудничеству с природой" 12 . Экологическая ниша вида homo sapiens значительно расширилась, а вместимость территорий для проживающегося на них населения возросла на один, на два, а со временем даже на три порядка 13 .
Существенно изменилась психологическая и структурная организация социума. Чтобы поддерживать непрерывный сельскохозяйственный или скотоводческий цикл, то есть соотносить их с реальными климатическими и природными изменениями, были необходимы широкий охват причинно-следственных связей и возникновение нового социального репертуара. "Воинам" теперь стало выгоднее охранять сельскохозяйственных "производителей", изымая у них излишки продукции, чем истреблять их или сгонять с земли, а "производителям", в свою очередь, стало выгоднее пользоваться защитой воинов, откупаясь от них частью продукции, нежели покидать свои земли или гибнуть в сражениях. Возникли формы "коллективной эксплуатации", симбиоза "воинственных" и "мирных" племен, которые постепенно вытеснили нормативный геноцид палеолита 14 . Теперь даже в самых жестоких войнах "физическое устранение (противника) становится скорее исключением или, во всяком случае, фактором второстепенным" 15 . "Люди впервые в истории научились регулярно встречаться с незнакомцами, не пытаясь их убить" 16 .
Центральным процессом, технологическим трендом, который обеспечил данный вектор развития, явилось изобретение оружия "дальнего действия": сначала копий и дротиков, а затем - лука и стрел. Значение этих технологических инноваций трудно переоценить. Опять-таки впервые в истории человек получил возможность добывать пищу в количествах больших, чем необходимо для покрытия ежедневных потребностей. Значит, высвобождалось время, которое можно было использовать по собственному усмотрению, и энергия этого "освобожденного времени" начала постепенно материализоваться в науку, религию и культуру.
И вместе с тем, тот же технологический тренд вызвал громадный антропогенный кризис, который поставил раннее человечество буквально на грань выживания.
"Археологам открываются следы настоящей охотничьей вакханалии верхнего палеолита. Если природные хищники, в силу установившихся естественных балансов, способны, как правило, добывать только больных и ослабленных особей, то оснащенный охотник имел возможность (и желание) убивать самых сильных и самых красивых животных, причем в количестве, далеко превосходящем биологические потребности. Обнаружены целые "антропогенные" кладбища диких животных, большая часть мяса которых не была использована людьми… Жилища из мамонтовых костей строились с превышением конструктивной необходимости, с претензией на то, что теперь называется словом "роскошь". На строительство одного жилища расходовались кости от 30 до 40 взрослых мамонтов плюс множество черепов новорожденных мамонтят, которые использовались в качестве подпорок и, видимо, в ритуальных целях. Около жилища иногда располагались ямы-кладовые мамонтовых костей… Загонная охота приводила к ежегодному поголовному истреблению стад.
По мнению многих палеонтологов, активность человека стала решающим фактором исчезновения с лица Земли мамонтов и целого ряда других животных. Могучие охотники верхнего палеолита впервые проникли на территорию Америки, быстро распространились от Аляски до Огненной Земли, полностью истребив всех крупных животных, в том числе слонов и верблюдов - стада, никогда прежде не встречавшиеся с гоминидами и не выработавшие навыки избегания этих опаснейших хищников. Истреблением мегафауны сопровождалось и появление людей в Океании и Австралии…
Присваивающее хозяйство зашло в тупик. Природа не могла бесконечно выдерживать давление со стороны столь бесконтрольного агрессора. Неограниченная эксплуатация ресурсов привела к их истощению, разрушению биоценозов и обострению межплеменной конкуренции… Население средних широт планеты сократилось в 8-10 раз" 17 .
На языке социомеханики это означает, что возникший внутри архаической фазы цивилизационный тренд (в данном случае - появление "оружия дальнего действия") оказался несовместимым с базисными структурными принципами этой фазы ("вписанностью" человека в глобальную планетную экологию), что привело к системному кризису данной фазы и структурной перестройке цивилизации, которая обрела характер экологической катастрофы.
Разрешение базисных противоречий породило новую цивилизационную фазу (традиционную), и система - глобальная человеческая цивилизация - перешла из абсолютного прошлого в абсолютное будущее.
Совершенно аналогичный по внутренней механике фазовый переход был осуществлен и при замещении традиционной фазы развития современной индустриальной фазой.
Генеральным трендом в этом случае явилось возникновение протестантского религиозного мировоззрения, декларировавшего, по крайней мере на начальных своих этапах, непосредственное, прямое обращение человека к богу.
Данный тренд, разложенный на две составляющие, социальную и экономическую, оказался также несовместимым со структурными принципами текущей цивилизационной фазы.
В социальном плане, отказываясь от посредничества при общении человека с богом, данный тренд отрицал всю громадную, складывавшуюся в течение многих столетий иерархию средневековой католической церкви: фактически отвергался вообще весь Католический мир, а в плане экономическом, провозглашая профессиональный успех благоволением божьим, "протестантский тренд", отвергал также и складывавшуюся столетиями средневековую "цеховую" организацию экономики.
Острый системный кризис, выразившийся в движении Реформации, явился для средневековой Европы катастрофой глобальных масштабов. Религиозные войны, ереси и революции охватили большую часть европейского континента. Они продолжались более ста лет - вплоть до победы Английской революции 1649 г., которую, вероятно, можно считать завершением Реформации, - опустошили Европу и унесли многие миллионы жизней. Последствия для европейской "локальной цивилизации", возможно, были бы еще сильнее, если бы не начавшаяся примерно в тот же период эмиграция наиболее пассионарной части европейского населения в недавно открытую Северную Америку. Только это, видимо, несколько понизило "социальную температуру" Европы и позволило направить преобразования в единое русло.
Тем не менее, "индустриальная революция", сходная по масштабам и качеству с "неолитической революцией", разразившейся несколько тысячелетий назад, имела те же цивилизационные результаты. Она привела к структурному преобразованию глобальной цивилизации и возникновению индустриальной фазы развития, которая представляла собой "абсолютное будущее" по отношению к предшествующему историческому периоду.
Необходимо еще раз подчеркнуть: главным признаком, свидетельствующим о завершении определенной фазы исторического развития, является возникновение мощных трендов (тенденций ароморфоза), в принципе несовместимых с базисными структурами этой цивилизационной фазы. Инсталляция таких трендов в реальность означает системную катастрофу и переход глобальной цивилизации к новой фазе развития
Все эти характеристики применимы и к нынешнему цивилизационному состоянию.
Фазовый переход на новый системный уровень обеспечивается в настоящее время сразу двумя мощными трендами, каждый из которых представляет собой структурную революцию как в социально-экономической сфере, так и в сфере психофизиологической организации человека.
Во-первых, это революция в биологии, порождающая методами клонирования, культивирования организмов и генной инженерии пластичность самого вида "человека разумного", "отрыв" современного человека от некоторых присущих ему изначально биологических свойств, приобретение им ряда качеств "нечеловеческого" характера и, как следствие, - изменение самого антропоморфного облика цивилизации. Вид homo sapiens еще остается, разумеется, "sapiens", но по мере развертывания биопластических технологий уже перестает быть собственно "homo".
А во-вторых, это революция в информатике, позволяющая уже сейчас оперировать громадными массивами знаний и выдвигающая на первое место не товарное (индустриальное), а интеллектуальное производство, что приводит, в свою очередь, к почти "непрерывным" технологическим преобразованиям многих цивилизационных структур и почти "мгновенной", с точки зрения обыденного сознания, смене социальных и экономических конфигураций. Виртуализация мира, сопровождающая этот процесс, представляет собой основу для создания всеобщей "иллюзорной реальности".
Интересно отметить, что, несмотря на "позитивный" в историческом плане и почти неизбежный в плане эволюционном характер начинающегося ароморфоза (то есть, перехода цивилизации на более высокий системный уровень), оба этих громадных тренда, и в биологии, и в информатике, все равно являются катастрофическими, по крайней мере с позиций того же "обыденного сознания", так как оба они несут в себе практическую цивилизационную новизну, создавая будущее, принципиально отличающееся от настоящего. А поскольку оба этих тренда вырастают из настоящего путем естественного самодвижения, не имеют достаточного совмещения с доминирующей ныне в рамках "индустриальной цивилизации" техногенной культурой и не регулируются никакими амортизирующими проектами прогностического характера, то преобладание процессов деструкции над процессами созидания постепенно становится главенствующей формой нынешних структурных преобразований, приводя в результате к распаду традиционных культур и порождая в момент перехода обстановку "цивилизационного хаоса".
Кроме того, обе лидирующие тенденции являются по отношению друг к другу строго комплементарными: революция в биологии невозможна без прогрессивных информационных методик, позволяющих в короткие сроки моделировать сверхсложные биологические процессы, а дальнейший принципиальный прорыв в области информатики, в свою очередь, невозможен без соответствующих биологических преобразований собственно человека. Вид homo sapiens должен быть приспособлен к требованиям новой "информационной среды", в противном случае инфосфера, стремительно складывающаяся в последние десятилетия, приобретет автономность, на которую она в какой-то мере претендует уже сейчас, образовав недоступные для человеческого сознания области существования и тем самым став субстратом для новой "нечеловеческой цивилизации".
То есть, оба тренда представляют собой, по сути, единый биоинформационный процесс, от конкретной инсталляции которого в текущей реальности зависит будущее. А поскольку этот процесс касается прежде всего преобразования человека, то мы с полным основанием можем назвать его "гуманитарной революцией".
Именно "гуманитарная революция" составляет суть нынешнего фазового перехода, и именно в результате ее углубления и развертывания возникнет новая, видимо, "гуманитарная фаза" развития цивилизации.
Обратим внимание на принципиальную новизну данной исторической ситуации. Все большие структурные преобразования мировой и европейской истории, например, переход от античности к Средним векам или от Средневековья к Новому и Новейшему времени, при всей их мировоззренческой и технологической грандиозности, перекраивавшей карты Европы, Азии и Востока, тем не менее, были изменениями "внутри" сложившейся цивилизационной фазы (традиционной фазы развития) и не затрагивали базисных принципов глобальной человеческой цивилизации.
Нынешний фазовый переход, открывающий дорогу "новой истории", представляет собой нечто совершенно иное. Он, по-видимому, является переходом от классической "статичной цивилизации", господствовавшей на земле в течение нескольких тысячелетий, к цивилизации будущего, так называемой "динамичной цивилизации", зарождающейся только сейчас и базирующейся на совершенно иных социокультурных законах.
"Статичная цивилизация" основывалась прежде всего на определенной стабильности уже известных государственных образований, при любых изменениях сохраняющих все тот же "национальный" или "имперский" тип социальной организации, на определенной стабильности доминирующего в данную историческую эпоху экономического уклада, на стабильности мировой и европейской культуры, имеющей вне зависимости от эпохи антропоморфный характер, и, наконец, что, вероятно, важнее, на биологической стабильности самого человека, порождающей строго антропоморфное цивилизационное обеспечение.
В свою очередь, "динамичная цивилизация", вырастающая сейчас из гуманитарных технологий информационной эпохи, подразумевает именно невозможную прежде изменчивость самих базисных цивилизационных принципов: государства, экономики, общества, культуры и человека. В связи с этим можно, видимо, полагать, что дальнейший научный, технологический и культурный прогресс будет представлять собой не смену общественно-экономических формаций, строго разделенных между собой структурными преобразованиями, а скорее - чрезвычайно быстрое и постоянное обновление всех социокультурных конфигураций, каждая из которых будет обеспечивать лишь определенный, и, вероятно, достаточно эфемерный этап развития.
Кризис и исчезновение национального государства, а также кризис глобализованной экономики, наткнувшийся на земные пределы, есть только внешнее выражение этого цивилизационного мегатренда, ведущего к цивилизации принципиально нового типа.
Данной ситуации "фазового перехода" соответствуют и три обозначившихся сейчас магистральных тенденции: катастрофическая тенденция, связанная с начинающимся распадом прежней "статичной цивилизации", тенденция ароморфоза, представляющая собой попытку выхода на принципиально иной цивилизационный уровень, и тенденция адаптации, стремящаяся обеспечить смысловое (историческое) единство "старого" и "нового" мира.
Сочетание этих трех непрерывно усиливающихся тенденций, их технологическая совместимость или, напротив, их технологическое, а следовательно, и мировоззренческое противостояние, большая или меньшая интенсивность процессов "деструкции" и "созидания" и определит, по всей вероятности, социокультурный пейзаж наступившего XXI века.
Глобальные цивилизационные кризисы, переходящие в катастрофы, сопровождают человечество в течение всей его долгой истории.
Уже крушение Римской империи воспринималось современниками и, прежде всего, конечно, самими древними римлянами как Конец Света. Точно также воспринималось многими современниками крушение Византии, являвшейся, по их мнению, духовным оплотом Средневекового мира.
Личное сознание, впрочем, как и коллективное бессознательное, всегда воспринимает завершение определенного исторического периода в качестве Конца Света.
Обычно в таких случаях провозглашается смерть Бога и Конец истории.
Однако Бог умирает далеко не для всех, и история заканчивается лишь для того, впрочем, весьма значительного, большинства, которое навсегда остается в прошлом.
Индустриальный мир распадается. Он исчезает, и никакими силами невозможно продлить его дальнейшее существование.
Для нас это, наверное, означает Конец Света. Но для истории это значит, что наступает будущее.
1 . Тойнби А. Дж. "Постижение истории". М., "Айрис-пресс", 2001. [ Назад ]
2 . Мамардашвили М. К. "Мой опыт нетипичен". СПб., 2000. [ Назад ]
3 . Тартаковский М. "Историософия". М., "Прометей", 1993. [ Назад ]
4 . Тартаковский М. "Историософия". М., "Прометей", 1993. [ Назад ]
5 . Назаретян А. П. "Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории". М., "Per Se", 2001. [ Назад ]
6 . Переслегин С. Б., Столяров А. М., Ютанов Н. Ю. " О механике цивилизаций ". "Наука и технология в России", № 7 (51), 2001 - № 1 (52), 2002. [ Назад ]
7 . Лири Т. "История будущего". М., "Janus Books", 2000. [ Назад ]
8 . Кондратьев Н.Д. Большие циклы конъюнктуры. Вопросы конъюнктуры. 1925. Т. I. Вып. 1. [ Назад ]
9 . Форрестер Дж. "Мировая динамика". М., "Наука", 1978. [ Назад ]
10 . Медоуз Д., Медоуз Д. "Пределы роста". М., Издательство МГУ, 1991. [ Назад ]
11 . Лем Ст. "Сумма технологии" М., "АСТ"/"Terra Fantastica" 2002. [ Назад ]
12 . Чайлд Г. Д. "Прогресс и археология". М., Государственное издательство иностранной литературы, 1949. [ Назад ]
13 . Назаретян А. П. "Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории". М., "Per Se", 2001. [ Назад ]
14 . Назаретян А. П. "Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории". М., "Per Se", 2001. [ Назад ]
15 . Тейяр де Шарден П. "Феномен человека". М., "Наука", 1997. [ Назад ]
16 . Diamond J. "Guns, germs, and steel. The fates of human societies". N-Y., London: W. W. Norton & Company, 1999. (цит. по Назаретян А. П. "Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории". М., "Per Se", 2001). [ Назад ]
17 . Назаретян А. П. "Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории". М., "Per Se", 2001. [ Назад ]
© 2002 Р.А. Исмаилов