|
К рубрикатору "Эссе и статьи Переслегина" |
|
"Реальность -это пирамида Хеопса. Это гора на пути Агасфера. Это осень в глазах любимой...
Реальность всегда мала!" К.Джангиров |
История не знает сослагательного наклонения. В ней факты священны, события достоверны, и лишь заслуженные ученые вправе оспорить найденные или раз и навсегда установленные цифры и толкования. Единственность, безальтернативность прошлого - парадигма, господствующая как в науке, так и в обыденном сознании; лишь фантастика иногда позволяет себе задавать "неудобные" вопросы: "Что было бы, если?.." Однако и в фантастике речь идет, как правило, не о нашей Реальности, а о параллельных или воображаемых мирах.
Мы привыкли считать прошлое объективным, то есть, как сказал бы физик, "не зависящим от Наблюдателя". Но является ли привычка аргументом?
Историк, как правило, не бывает очевидцем изучаемых им событий. Информацию о прошлом он получает через посредников, в роли которых могут выступать письменные источники или предметы материальной культуры - от обломков глиняных сосудов до статуй Праксителя. Тексты - предпочтительнее.
Письменные источники бывают разные. В данную категорию входят государственные архивы, школьные сочинения, художественные тексты, письма, мемуары и описания, и судебные протоколы, и еще очень многое. Эти документы объединяет одно - ненадежность.
На самом деле доверие российских (в особенности) обывателей и ученых к ДОКУМЕНТУ трогательно и смешно. Директор энской птицефабрики, всю жизнь выполняющий план путем приписки 3 - 5 - 10 - 90 бумажных процентов к реальным показателям, раздувается от гордости за канувшую в Лету державу, читая советские статистические ежегодники семидесятых годов. Переводчик, еще вчера насмехавшийся над советскими "документалистами", ухитрившимися из 120 выпущенных немецких установок "Фердинанд" подбить более 3.000, сегодня с полной уверенностью пишет о 352-х вражеских самолетах, сбитых Эриком Хартманом, "белокурым рыцарем Рейха", ссылаясь на немецкие документы и "собственноручные" Эрика Хартмана заявления... Историк с серьезным видом переписывает у коллеги рассказ о смерти Перикла от чумы во время эпидемии в Афинах, как бы и не замечая, что при скученности населения в афинском укрепленном лагере, при тогдашнем состоянии медицины и санитарии эпидемия чумы продолжалась бы не два года, а максимум 2,5 месяца. (За это время вымерло бы от 95 до 100 процентов населения Афин и погибло бы около 2\3 осаждающей армии, на чем Пелопонесская война немедленно бы и закончилась.) Летописцы приводят на Русь неисчислимые орды монголов - в сотни тысяч, даже в миллионы человек - и не надо спрашивать у них, как конная армия таких размеров могла хотя бы перемещаться (я не говорю, питаться) зимой в лесах Владимирско-Суздальского княжества.
Но проблема состоит вовсе не в том, что источники врут.
Прежде всего, они отражают субъективную информированность автора. Увы, стремясь поведать потомкам "правду, только правду, всю правду и ничего, кроме правды", "отшельник в тесной келье" может добросовестно заблуждаться.
- И часто так бывает? - могла бы спросить Алиса.
- Всегда, - ответит Чеширский Кот.
Далее, обычно, письменный источник написан на языке либо вовсе мертвом, либо с тех пор заметно трансформировавшемся. Это означает, что перед исследователем встает проблема перевода или в более широком смысле проблема интерпретации текста.
Изложенное общеизвестно. Общеизвестны и методы преодоления "указанных трудностей": сопоставление различных источников, соотнесение их с данными археологии, использование логики, аналогий, статистического анализа - иными словами, контекстная интерпретация документа . Речь по сути дела идет об усилении информации. Мы, конечно, не рассматриваем археологические находки и тексты, как истину в последней инстанции. (Ну, почти не рассматриваем.) Мы принимаем источники, как информационный след от события, позволяющего тем или иным способом воссоздать это событие. Восстановление прошлого по оставленным им следам в настоящем - и есть работа историка.
Сие понятно, но ведь речь идет об известной и давно исследованной до конца физической задаче - восстановить исходный сигнал по его ослабленному подобию. В радиотехнике для этого существует усилитель. Однако, он во-первых, усиливает наряду с сигналом посторонние шумы, а во-вторых, сам вносит в сигнал дополнительные искажения. И данное явление, ограничивающее возможности усиления информации, носит не технический, а физический характер, "Идеальный усилитель" запрещен вторым началом термодинамики. То есть, в нашей Вселенной он не может существовать. Ни сейчас, ни в светлом будущем. Ни на земле, ни в "одной далекой галактике".
Рассмотрим механизм интерпретации на примере известного анекдота. Конференция историков конца тридцатых годов. Выступает представитель арийской делегации: "Великие немецкие ученые, произведя раскопки в районе поселений древних германцах в Растенбургском лесу обнаружили медную проволоку. Это неопровержимо свидетельствует, что древние германцы знали телеграф!". Слово предоставляют русскому историку: "А вот мы, тщательно изучив поселения Киевской Руси, представьте себе, не обнаружили никаких следов проволоки. Из этого со всей очевидностью вытекает, что славяне в девятом-десятом веках широко использовали беспроволочный телеграф". Смешно? Но при желании очень легко построить интерпретацию источников, обосновывающую последнее утверждение.
Действительно, у нас есть "Слово о полку Игореве", из которого контекстно вытекает, что Ярославна в Путивле знала о перипетиях похода. Вспомним затем русские сказки, где герой в любой момент может позвать конька-горбунка. Проанализируем с этой позиции и остальной русский фольклор, получим, что связь на расстоянии представлялась нашим предкам делом простым и не требующим специальных умений. Рассмотрим корреляции в политике князей, например, Рязанских и Черниговских (она наверняка существует, потому что ту или иную корреляцию можно отыскать всегда), Покажем, что объяснить эту корреляцию традиционными способами невозможно (ни одну корреляцию нельзя объяснить традиционными историческими способами). Останется предположить, что князья обменивались сведениями в реальном времени. А поскольку проволоки-таки нет...
Конечно, как всякий анекдот, этот пример утрирован. Но так или иначе "механизм контекстной интерпретации" используется очень широко, порождая один за другим исторические мифы - антисемитский, антинацисткий, антикоммунистический, антиамериканский, антииндустриальный... Некоторые из этих мифов носят очевидно вненаучный характер, другие подчеркнуто ортодоксальны, но во всех случаях речь идет о том, что при надлежащем "коэффициенте усиления" можно из любых наперед заданных исходных данных получить любые наперед заданные результаты, и все будет строго в рамках правил игры!
Иными словами, задача однозначной контекстной интерпретации документа принципиально неразрешима. А это обозначает, что нашим знаниям о прошлом свойственна неустранимая неопределенность.
Мы должны, следовательно, приписывать любым событиям прошлого некоторую вероятность реализации , быть может, в каких-то случаях и близкую к единице, но никогда не равную ей. Но в таком случае придется сначала заменить привычную концепцию единственной истории и однозначного прошлого моделью, в которой рассматривается совокупность альтернативных историй, а затем перейти к совместному описанию всех таких историй, то есть - к изучению исторического континуума.
Утверждение о принципиальной неопределенности наших знаний о прошлом, обычно, не вызывает ни удивления, ни эмоционального неприятия. Уж во всяком случае в России к таковой неопределенности все привыкли! Проблема состоит в том, что и само прошлое оказывается неоднозначным.
Все это уже "проходили" в физико-математической науке. Первоначально, неопределенность Гейзенберга также появилась, как "проблема наблюдателя". Было показано, что невозможно одновременно измерить координату и импульс частицы. Предполагалось, разумеется, что "на самом деле" координата и импульс у частицы одновременно существуют. Позже выяснилось, что природа устроена по-другому, и ей нет дела до соответствия нашим житейским представлениям. У электрона нет единственной, однозначной траектории. В каждый момент времени мы можем говорить лишь о вероятности нахождения его в том или ином состоянии (например, в какой-то конкретной точке физического пространства). И это может быть обнаружено на опыте. (Настолько, "может быть", что квантовые эффекты давно и привычно используются в радиотехнике.) Конечно, легче поверить в неопределенность поведения электрона, нежели всей человеческой истории, поскольку, как справедливо заметил Станислав Лем "электроны, по крайней мере, в одиночку не кусаются"...
Концепция вероятностной истории была разработана в конце восьмидесятых годов, и первоначально представлялась автору неким курьезом, артефактом, случайно возникшим на границе применимости различных моделей познания. Тогда я занимался общей теорией систем и применял основные положения этой науки к самым разным объектам и процессам. Соответственно, возникла мысль рассмотреть науку историю (исторические факты, связи между ними, связи между связями и пр.), как самоорганизующуюся структурную систему и уяснить, что из этого получится. То есть, предположим, что такой науки не существует и никогда не существовало. Придумаем ее, используя современные представления о структуре познания.
(В сущности, я исходил из идей Ст.Лема о "пропущенных науках", которые могли быть созданы, но по каким-то причинам не реализовались - в его "Эдеме" фигурируют такие дисциплины, как "механохимия" и "прокрустика"; в "Маятнике Фуко" У.Эко построена целая шуточная классификация подобных наук. Другим "источником вдохновения" послужил классический ТРИЗ Г.Альтшуллера, где были описаны формальные методы исследования "до конца" технической системы - так называемый "системный оператор". Было интересно применить эту методологию к системам иного класса. Например, к человеческому обществу.)
Довольно быстро удалось построить "внешние уровни исследования", то есть, описательную часть исторической науки, и добраться до "классических теорий", которые все выделяли некий ненаблюдаемый базис (экономика в марксизме, архетипы в модели Юнга, бессознательное в зоопсихологических концепциях), рассматривая динамику системы - историческое развитие, как следствие процессов в этом базисе. Для всякой классической теории - вовсе не только для исторического материализма - бытие определяет сознание, то есть процессы в базисе управляют изменениями в наблюдаемом мире.
Простейшим способом обобщить классическую теорию было предположить, что обратное влияние существует тоже, хотя оно, как правило, является слабым. Формальная математическая обработка этой гипотезы, вообще говоря, очевидной, немедленно привела к появлению аналога квантовомеханического уравнения Шредингера для обобщенной функции, описывающей состояние общества, и далее начал разматываться весь клубок квантовых представлений. Уже много позже, пытаясь разобраться в наличии (или отсутствии) смысла в этих построениях, я натолкнулся на проблему контекстной интерпретации. Оказалось, что неопределенность прошлого/будущего, ненавязчиво снова и снова возникающая в уравнениях, имеет вполне отчетливое информационное происхождение.
Для вероятностного подхода существующая "однозначная история" играет ту же роль, что классическая траектория частицы в квантовой механике: она описывает совокупность наиболее вероятных событий. Однако, делать какие-либо выводы из изучения только этой совокупности нельзя. Для того, чтобы выделить реальные, а не случайные закономерности исторического процесса, необходимо принять во внимание другие (а в идеале - все) возможные "альтернативные истории".
Право же, кощунством покажется ученому-социологу расширение поля изучаемых реалий за счет вымышленных миров, взятых, например, из современной фантастики.
И сколько не бьются западные писатели, предупреждая, и русские, погружая в антиутопии, историк с достоинством (заслуживающим, впрочем, и худшего применения) отметает целую область исследований, и послушное своим богобоязненным пастухам общество прилежно наступает на предсказанные грабли.
"Квазиклассическая вероятностная история" самым естественным образом ложилась на схему миров-Отражений, предложенную Р.Желязны в "Янтарных хрониках". "Теневые миры" характеризуются вероятностями реализации - тем меньшими, чем мир "дальше" от Нашей Реальности. Правомерна постановка вопроса о "точках ветвления", в которых состояния, принадлежащие разным Отражениям, неразличимы. Приобретает практический интерес поиск и изучение "точек ветвления" классического единого исторического процесса.
Надо сказать, что в этой концепции нет ничего революционного и, по-моему, даже ничего особенно интересного. Литературно она давно исследована, физически смысл ее сводится к тому, что "теневые миры", "зазеркалье", изнанка Нашей Реальности, хотя и "не существуют" в привычном нам смысле, оказывают на нашу жизнь воздействие, подобное влиянию подсознания на поступки личности. Историческое развитие имеет своим источником борьбу между сотнями "если бы" и единственным "так есть", а информационный обмен между реальностями проявляется в форме сновидений, творчества, иногда - ролевой игры. Давно известны простейшие технологии, позволяющие интенсифицировать такой обмен - Джон Лилли описал опыты с изолирующей ванной еще в начале шестидесятых. (В таких опытах человек погружается в ванну с плотностью и температурой воды, соответствующей человеческому телу, он надежно изолируется от всяких раздражителей - звуковых, световых, осязательных. Этим достигается разделение телесной и духовной составляющей личности, иными словами, сознание покидает тело и начинает самостоятельные странствия по Миру существующему или между такими мирами.) Почти каждому увлеченному своим делом исследователю доводилось видеть сон, в котором он держит в руках школьный учебник, в котором изложены основные принципы, а иногда и тонкости его открытия.
Мне пришлось довольно много работать в квазиклассической вероятностной истории в связи с издательским проектом "Миры братьев Стругацких". Речь шла о произведениях, вошедших в золотой фонд советской/русской фантастике - о так называемом цикле "Полдня".
Первая повесть цикла - "Страна багровых туч" описывала экспедицию к Венере. Фотонный планетолет "Хиус" под флагом Союза Советских Коммунистических Республик стартовал в памятную многим россиянам дату - 19 августа 1991 года. Книга была написана в 1957 году, и никаких намеков на путч, разумеется, не имела в виду. Тем не менее, показалось мне символичным.
В последующих произведениях действие переносилось все дальше в будущее, и заканчивается цикл повестью "Волны гасят ветер", датированной 2199 годом. Цикл выстраивает панораму мира теплого и ласкового, Реальности, в которой, говоря словами авиаконструктора О.Антонова, хотелось бы жить и работать. Реальности, которая заклеймена русским "сегодня", как невозможная, если не нежелательная.
В ряде мысленных экспериментов я рассматривал Мир "Полдня..." и современную Россию, продолженную в естественное для нее будущее (в разрез с апокалиптическими настроениями сегодняшнего дня оно получилось вовсе даже не трагическим) как взаимно-сопряженные Отражения.
Прежде всего, оказалось, что миры отличаются друг от друга не только эмоциональным "знаком" и общественно-политическим устройством, но и направленностью развития науки и техники.
Если непредвзято прочесть тексты Стругацких выявится ряд смешных с точки зрения нашей Реальности. Так, вся авионика могучих космических кораблей, обживших солнечную систему, до крайности примитивна. Нет компьютеров. Электронные устройства в XXII столетии работают на печатных планах - ну хоть не на лампах, и на том спасибо. Но не меньше смеха вызвал и взгляд из Реальности Стругацких на наш мир, если - в рамках квазиклассической вероятностной истории - считать его текстом, описывающим некое Отражение.
"Пентиум" с тридцатью двумя мегабайтами оперативной памяти и гигабайтом твердого диска для бухгалтерских расчетов и игры в DOOM, компьютер, регулирующий карбюратор в двигателе внутреннего сгорания - это почище ручного управления на фотонолете. Керосинные газотурбинные двигатели после шестидесяти лет развития реактивной авиации...
Анализируя невыносимо далекий и столь притягательный для меня Мир Полдня, я вынужден был прийти к выводу, что ценой глобального прогресса в теории обработки информации оказался отказ Человечества от звезд. Если же говорить о нашей стране, то оказалось, что за победу над гитлеровской Германией она заплатила не только миллионами жизней, но и отказом от собственного блистательного будущего.
Кстати Реальность, в которой Рейх одержал военную победу, с удивительной регулярностью всплывает в кино, в компьютерных играх, на страницах книг. (Упомяну хотя бы Ф.Дика и А.Лазарчука.) Это вопросу о воздействии "активного бессознательного" Тени на наш мир...
"Квазиклассический анализ" позволил получить некоторые интересные результаты. В частности, обнаружились "точки ветвления" - состояния, в которых два или более мира-Отражения неразличимы. Для XX столетия таких точек оказалось удивительно немного. Гибель "Титаника" в апреле 1912 года. Прорыв в Стамбул немецкого крейсера "Гебен" в августе 1914 года. Короткий промежуток между мартом и июлем 1941 года, когда магическая по своей природе цивилизация Третьего Рейха была близка к победе и, может быть, даже дотронулась до нее. Весенние месяцы 1968 года, когда по обе стороны "Железного занавеса" были приняты одни и те же "роковые решения". (И еще сцепленная группа событий, связанных с перипетиями "лунной гонки", но это совершенно особая тема, выходящая за рамки данной статьи).
Исследования "точек ветвления" интересно само по себе и важно с той точки зрения, что в "потерянных", нереализованных Вероятностях может найти нечто нужное в повседневной жизни. Речь идет не только о моделях, теориях, научных дисциплинах, но и о психотехниках, медицинском оборудовании, технических решениях, педагогических приемах. Может быть, сказать это легче, чем сделать, но и сделать не очень трудно. Другой вопрос, что дальше нескольких более или менее полезных фокусов, квазиклассика пойти не может. Ведь разница между ней и обычной "моноисторией" с приматом единственности прошлого в сущности чисто количественная. А обычная история пока что осмысленных технологий не породила.
Качественно новое начинается после "квазиклассики", когда исследователь работает со всем историческим континуумом, со всеми линиями событий, возможными, маловероятными, совсем невероятными - вплоть до чудес. Кстати, по такой технологии, только применительно к созданию фильмов работал в свое время Уолт Дисней и равных ему не было.
Представим себе этот странный вероятностный континуум, в котором каждое событие рассыпается на бесконечный ряд взаимосвязанных проекций, и мы поймем, что нет никакой выделенной Нашей (Абсолютной) Реальности. Есть лишь " текущая реальность ", которую конструирует психика, дабы упорядочить процесс рождения/уничтожения исторических состояний - миров, людей и их судеб. "Текущая реальность" ничем не лучше (и не хуже) любой другой вероятностной реализации. Она вполне субъективна; калибрует исторический континуум и выделяет текущую реальность каждый человек. Сам, актом своей воли, которую Господь сотворил свободной.
Своими решениями и поступками он либо утверждает сделанный выбор, либо ставит его под сомнение. Конечно, текущая реальность, которая сама по себе является структурной системой, обладает некоторой устойчивостью. Но эта устойчивость не безгранична. Если сомнения перейдут некоторое пороговое значение, калибровка сменится скачком. Насколько можно судить (а мы, наверное, единственная страна, которая может об этом судить на опыте!), в этот момент Обществом будет потеряна одна История и обретена совершенно другая.
Встречаясь с бывшими однокурсниками, я удивлялся, скажем так, "изменчивости мировоззрения" некоторых из них. Причем, почти по Дж.Оруэллу, изменения распространялись на прошлое - люди упорно не желали вспоминать некоторые свои слова и поступки. Отрицание бывало столь навязчивым, что возникало неприятное ощущение заведомой лжи, а может быть, и попытки собеседника скрыть что-то действительно предосудительное.
Вероятностная история, однако, с большой осторожностью относится к слову "ложь". Да, некоторым высказываниям с необходимостью приходится приписать очень низкую вероятность реализации - но ведь это "сейчас и здесь", в избранной большинством калибровке, в твоей субъективной истории, в твоей картине мира. В общем, если два утверждения исключают друг друга, совсем не обязательно, что одно из них ложно. Очень часто подобное противоречие лишь обнаруживает меру нашего незнания контекста или непонимания ситуации.
Мне пришлось предположить, что мои собеседники искренни. Просто, мы с ними оказались в разной Истории.
Хотелось бы подчеркнуть, что в этих словах нет ничего иносказательного, никакой символики. Их надо понимать самым прямым и непосредственным образом. "Смена калибровки" в вероятностной истории есть аналог квантового туннельного эффекта в физике. И реальна она настолько же, насколько реален туннельный эффект.
Человеческое сознание (мое во всяком случае) не способно воспринимать исторический континуум иначе, чем через текущую Реальность и совокупность ее "Теней". Иными словами, мы видим лишь одну проекцию каждого исторического события. Фактом существования обладает только само событие, но мы обречены жить внутри проекций, делить их, обменивать их, тосковать по утерянным и мечтать о недостижимых.
Суть вышесказанного проста. Мир "Полдня", мир, где к концу 90-х годов освоена Солнечная Система, конструируются прямоточные фотонолеты и завершается процесс мирового объединения - это точно такая же проекция, как и наш мир с пьяницей президентом и полной победой товарно-денежных отношений над разумом. Просто мы когда-то, выйдя из комнаты, открыли не ту дверь...
С общенаучной точки зрения "вероятностная история" является естественным развитием и обобщением истории классической, распространением ее закономерностей на альтернативные Реальности фантастических или околофантастических миров и в дальнейшем - на обобщенную калибровку вероятностного континуума. Вероятностный подход, конечно, никоим образом не обесценивает работу, проделанную поколениями историков-профессионалов и летописцев-любителей. (Пусть текущая реальность не более чем одна из проекций последовательности событий, но именно эта проекция сознательно выбрана нами, и уже это обозначает, что ее структура важна нам и нам интересна. География Европы не теряет своей актуальности от того, что существуют другие материки, и даже земной шар, как единое целое.) Однако, не ставя под сомнение результаты, достигнутые традиционной наукой, вероятностный подход посягает на некоторые общепринятые убеждения.
Так, даже в фиксированной калибровке, именуемой текущей Реальностью, наша жизнь (или жизнь общества) для "историка-вероятностника" - не стрела, протянувшаяся от рождения/возникновения к смерти/исчезновению, а произвольная кривая на плоскости событий, причем эта кривая может быть самопересекающейся - в этом случае прошлое и будущее перестают быть абсолютными понятиями и низводятся до роли маяков, облегчающих ориентировку.
Универсум Порядка ограничивается рамками "сейчас и здесь", мир вне этого состояния покрыт пеленой Хаоса, чем "дальше" от Наблюдателя, находящегося, как обычно, в центре Вселенной, тем более густой.
Мир вокруг нас изменчив; подобно хамелеону он демонстрирует нам такое прошлое (и будущее), которое соответствует нашему мировоззрению, настроению ... погоде на улице, в конце концов.
Человек сам выбирает свою историю, но очень редко он делает это сознательно... потому мир и выглядит так, будто им управляет похоть, голод и страх. Никто, однако, не обречен прозябать именно в такой калибровке.
Свою исключительность теряет смерть: это всего лишь вероятностное событие, подразумевающее обязательное согласие умирающего и его личной Вселенной (не думаю, что такое согласие очень легко получить - впрочем, эти рассуждения относятся, скорее, к вероятностной эзотерике).
Исчезает такое понятие, как "уроки истории". В рамках фиксированной калибровки причинно-следственные связи субъективны (так как высвобождены актом выбора реальности) и случайны. В вероятностном континууме такие связи неоднозначны. И в том, и в другом случае из них нельзя извлечь какое-то осмысленное нравственное содержание.
Классическая история воспринимала самое себя через призму морали. Вероятностная история подчеркнуто внеморальна. Она предпочитает изучать социальные законы и улучшать социум "сейчас и здесь", а не извлекать сомнительные уроки из относительного прошлого для/ради столь же относительного будущего.
"Историк-вероятностник", мой брат по убеждениям, считает рассмотрение прошлого, как цепи катастроф, ошибок и преступлений, проявлением садо-мазохистского комплекса и относится к подобному самобичеванию с иронией: люди, постоянно вспоминающие самые тяжелые, самые болезненные моменты своей личной истории или истории коллективной, не только переживают эти моменты снова и снова, но и отбрасывают негативно окрашенную "тень" в свое же субъективное будущее.
Может быть, у нас нет должных оснований так поступать?
1 . Это последняя и, вероятно, наиболее простая для понимания работа по метаистории. Она была написана в декабре 1998 года по заказу журнала "Огонек", где в несколько измененной редакцией форме и была опубликована в сентябре 1999 года. Настоящая версия соответствует исходному тексту за тем исключением, что несколько сокращена первая часть, повторяющая материал предыдущей статьи. [ Назад ] Примечание: это авторская сноска, не вошедшая в том. Я ее, однако, оставил без изменений.
© 2002 Р.А. Исмаилов