Э. Лангман или ТУ-16К-10-26

Репрессии, или сага об ответственной власти

N.B.: Все высказанное ниже, за исключением цитат и исторических фактов, является личным мнением автора, который его никоим образом никому не навязывает, а только сообщает.

К вопросу о репрессиях, часть первая

Несбывшийся кошмар

Сначала — о терминологии. Репрессии — применение со стороны государства к отдельным лицам (или чаще — группам лиц) карательных мер без наличия на то решения, принятого в ходе должной гласной судебной процедуры, Process Verbal, либо с формализацией таковой.

Возможно, эта формула громоздка, но, по-видимому, она отражает суть понятия. Более сжатая формула — бессудная расправа — отражает форму, не затрагивая сути, поскольку автоматически предусматривает невиновность пострадавшего, и безосновательность расправы.

Чем вызываются репрессии (если не брать клинические случаи «Сорбоннских людоедов», воспитанников кружков Сартра — Пол Пота, Бокассы, Иди Амина)? В абсолютном большинстве случаев, государство осуществляет репрессии, выходя из больших потрясений (революции, гражданские и внешние войны, и т.п.), с целью стабилизации общества, либо, наоборот, находясь на пороге таких потрясений, с целью либо избежать их, либо, в случае внешней угрозы, обеспечить стабильность общества перед лицом врага. Иногда эти причины сливаются. Великолепным литературным описанием такого процесса является роман-дилогия Л.М. Буджолд «Барраяр» и «Осколки чести», слова героев которого вынесены в эпиграф статьи. Для гражданина России великолепие этого произведения, автор которого по числу премий за творчество в области научной фантастики уступает только Р. Хайнлайну, усиливается еще и тем, что история Империи Барраяра укладывается в историю России простой подстановкой дат событий и имен действующих лиц. Поэтому, всех интересующихся политической философией, а равно и просто отличной космофантастикой отсылаю к дилогии, и ее продолжениям. Здесь же я рассмотрю вопрос о репрессиях с точки зрения нашей истории, в особенности же с точки зрения истории века минувшего, века максимального могущества нашей Империи, и ее же предельного упадка. Но, для начала считаю необходимым провести исторический экскурс.

Это не согласуется с классической историей, и вызовет упреки со стороны тех, кто ведет отсчет существования нашего государства от Рюрика, а то и ранее, но лично я веду этот отсчет с того момента, как князь Даниил сел на Московский стол. Соответственно, далее в тексте под словом «Русь» понимается именно Княжество Московское, и земли вокруг него от начала XIV века и далее. Чтобы не углубляться в исторические проблемы, имеющие косвенное отношение к рассматриваемой проблеме, скажу лишь, что, на мой взгляд разница между административными и социокультурными традициями Киевской, Владимиро-Суздальской и Московской Руси слишком велика. И замечу еще один любопытный факт: в нашей геральдической традиции, нумерация Государей начиналась от Даниила, первого из московских князей. Поэтому Император-младенец Иоанн VI Брауншвейгский (1740-41) был шестым, считая за первого — Ивана Калиту, а правивший 60 лет спустя Александр I — был первым. Отца Даниила, Александра Невского, Великого Князя Владимирского, в нумерации не считали.

Историю же российских репрессий вообще, и массовых репрессий в частности (а у нас они почти всегда массовые, так сказать, ковровые), следует вести от 1327 года. Года смерти в Орде Святого Михаила Тверского с его знаменитым: «Никто не поедет в Орду вместо меня, и если Кесарь хочет моей головы, то он получит ее». Года разорения Твери объединенными силами ордынско-московской конницы. На первый взгляд — ужас, варварство. Рвущийся к Великому Столу Иван Калита наводит татар на православную Тверь, ее князь — последний Рыцарь на Руси, гибнет в Орде по наговору хитрого московского властелина, верного Узбекова эмира. Зачем? Почему?

«Тверское разоренье» вывело Москву вперед в споре за право объединить русские земли. Борьба с Тверью велась еще долго, окончательно решилась в пользу Москвы лишь при Дмитрии Донском, и полностью закончилась лишь в XV веке, скатившись к банальному сепаратизму Твери. В чем было различие? Москва делала ставку на долгое, «исподвольное» объединение. Иван Калита копил серебро, покупал бояр и князей, гнул спину перед ханом, которого на Руси тогда именовали Кесарем, сумев добиться искренней дружбы Узбека, и впервые передал Великий Стол своему сыну (хоть и с ханского изволения). Копил конницу, сманивал на Москву купцов, священников и крестьян, и ждал. Ждал, зная, что не доживет. В жертву московской политике была принесена Тверь. Гордая и независимая, имевшая собственный взгляд на объединение. Тверь стремилась к объединению Руси через открытую борьбу с Ордой, стремилась сбросить иго силой. И тем подписала себе приговор. Калите не оставалось иного выбора, кроме как самому «заткнуть» Тверь, пусть и с ордынской помощью, не дожидаясь, пока Орда сделает это сама, разорив по пути все, что попадется. Ужасна была участь Твери, еще более ужасна была бы участь Руси, в случае, если бы Калита проиграл, и Тверь устояла. Победить Орду, что бы не думал про это сам Михаил, а заодно и Александр с Федором (сыновья) без внешней помощи тогда было невозможно. Победу Москвы в 1380 году на Куликовом поле среди прочего обеспечила устойчивость полка правой руки — литовской тяжелой латной конницы Ольгердовичей, о которой сказано: «оборужены, яко рыдели (рыцари) немецкие». Если бы полк правой руки не устоял под атакой ордынцев — все мужество большого полка, вся мудрость воеводы засадного полка — князя Боброка-Волынского, все стало бы бессмысленным, и в лучшем случае, позволило бы лишь увеличить потери противника. Тверь в 1327 была гораздо слабее Москвы в 1380, а единая еще Орда гораздо сильнее себя самой пятьдесят три года спустя — разделенной. Таким образом, Тверь была бы вынуждена обратиться за помощью. И Литва этой помощи ей бы не оказала. В Москву в 1380 году «частным порядком» пришли сыновья Ольгерда, Андрей и Дмитрий, с дружиной, не любящие своего брата Ягайлу, Великого Князя Литовского. Тогда же Литва была гораздо более консолидированной. И Гедимин, и Ольгерд имели собственные интересы, и «горячая» война с Ордой в их планы никак не вписывалась. То есть, единственной реальной силой, способной не дать Орде смять Тверь и всю Русь, становился Тевтонский Орден. Он бы помог, непременно. Но за плату. Результатом было бы, возмножно, превращение центральной Руси лет этак на сто в арену борьбы исламской Орды и католического Ордена, и к концу ее волки-людоеды пугали бы редких местных жителей ночным воем от Рязани до Новгорода Великого и от Чернигова до Новгорода Нижнего. Учитывая грядущее появление на исторической арене Тимура, история становится и вовсе интересной. С исчезновением той силы, что исподволь ослабила и «распылила» Орду, перспектив у Восточной Европы не было. Вполне вероятно, что граница между Крестом и Полумесяцем к XX веку проходила бы по Одеру и Татрам, а добропорядочные кенигсбергские бюргеры (пардон, Шах-Дагские декхане), просыпались бы под многоголосие эзана с высоких стрельчатых башен, перемешанных с минаретами

Разорение Твери московским князем, фактически — первые на Руси массовые репрессии против собственного народа, спасли тогда Русь от гибели. Иван Калита умер в 1341 году, оставив богатое наследство — полные погреба серебра, короба пергаментов долговых записей чуть ли не всех русских князей, несколько десятков тысяч русско-татарской регулярной дворянской конницы — гремучей смеси татарского строя и вооружения, с броней европейской средней кавалерии. Но самое главное — «…два поколения людей, не ведавших страха своих отцов перед татарами…» Наследство невообразимо богатое — даже после Великой Чумы, выкосившей больше половины Европы, накопленного хватило на все. Серебра было достаточно на первоклассную каменную крепость, и тысячи пудов харалуга, превратившегося к Куликовому Полю в шеломы, мечи и топоры для всего большого полка. Долговых записей хватило на то, чтобы без войны объединить Русь от Оки до Белого моря, конница составила на Куликовом поле засадный полк, а люди, попробовавшие вкус бесстрашия — выстояли. Большой полк, устлав землю телами, выдержал все. И массовый обстрел из монгольских боевых луков, и стремительные атаки легких огланов, и сокрушающий таран закованных в кованые шеломы и пластинчатую броню от макушки до конского брюха бахтияров, и арбалеты с алебардами латной генуэзской пехоты…

Дальше в нашей истории репрессии всплывают с завидным постоянством. Новгород. Опричнина. Смута. Раскол. Бунты. Петр. Снова бунты. Пугачев. Мартинисты. Декабристы. Есть, однако, тенденция к смягчению: от вырезания целых городов при Иване Калите — до каких-то 2-3 тысяч казненных за все правление Иоанна IV. Есть отдельные всплески, но в целом через века идет тенденция к понижению. Это вызывается целым рядом причин, одна из главных: постепенная стабилизация общества. Века непрерывного развития единой в своем замысле Имперской Политики, направленной на создание и укрепление Третьего Рима — дали свой эффект. Внешняя угроза становится менее напряженной (при ее возрастании, кстати, можно наблюдать новые всплески нестабильности, и вслед за ними — репрессий), общество выстраивается, выравнивается, стратифицируется, постепенно устанавливается негласное, но действующее разделение прав и обязанностей, выражаясь римскими терминами, Цезаря (с 1547 года следует понимать этот термин буквально), Народа и Сената (в лице боярства). Впрочем, суть репрессий, по-прежнему раз за разом вспыхивающих багровым отсветом пожаров, то и дело полыхающих в России, остается неизменной — массовое уничтожение, либо изоляция целых групп лиц. Однако, следует отметить и тот факт, что на протяжении трех столетий подряд градус напряженности в обществе падал не только в абсолютном, но и в относительном выражении — по сравнению с Европой. Генрих VIII, казнивший десятки тысяч своих подданных, был страшнее Грозного Царя (заметьте, не кровавого), Варфоломеевская ночь Карла IX многократно затмила Новгород, а Лига была не лучше Опричнины. Следует также отметить, что Варфоломеевская ночь и Лига во Франции, наказание Новгорода и Опричнина в России, были явлениями, весьма схожими по причине своего возникновения, с поправкой на местность. Семнадцатый век трясет Россию изрядно, но со второй его четверти начинается массовая эмиграция к нам европейцев, бегущих от ужаса терзающих Европу религиозных войн. И каких европейцев! Вспомним наших славных генералов XVIII-XIX веков, потомков шотландских горцев. Спокойно (за исключением Петровского времени) протекает XVIII век. При Елизавете из арсенала Русской Немезиды на многие годы исчезает топор. При Екатерине вся Европа наблюдает за «похождениями маркиза де Пугачева», и последовавшими за тем репрессиями, но вскоре и Разин и Пугачев взятые на весы вместе с раскольниками, меркнут перед «либертэ, эгалитэ, фратернитэ», и всем что за этим последовало, а в спокойную, тихую, стабильную (я не шучу) Россию сматывается новая толпа эмигрантов, тех самых, что спустя три десятка лет будут «посмеиваться в ус, лукаво щуря взор».

Итак, дано определение репрессий, очень кратко пройдены основные их этапы, дан ответ на вопрос: а зачем они нужны? Можно вывести развернутое определение: Репрессии — применение со стороны государства к отдельным лицам (или чаще — группам лиц) карательных мер без наличия на то решения, принятого в ходе должной гласной судебной процедуры, либо с формализацией таковой. Осуществляются в целях предотвращения бОльших жертв общества, нежели те, что придется принести в ходе репрессий, в случае, если таковые не будут произведены. Для иллюстрации: представьте, что пугачевских соратничков не стали ловить, казнить и т.д. И декабристов не постреляли на Сенатской площади. Не отправили в Сибирь, не лишили прав состояния… Не буду останавливаться подробно, скажу лишь, что победу Пугачева либо декабристов, опять же, следует рассматривать как «по счастию несбывшийся кошмар».

Возникает новый вопрос: это что же, репрессии — это хорошо? Да нет. Это так же «хорошо», как ампутация ноги при гангрене. Особенно массовые репрессии. Слава Богу, общество — организм регенерирующийся. Следующий вопрос, а что делать, чтобы не приходилось часто их осуществлять? Ответ на него дала сама жизнь. К середине XIX века Россия достигла такой стадии общественного развития, что вопрос о массовых репрессиях можно было надолго отбросить. Произошло главное: был найден баланс между правами и ответственностью элиты общества, что надолго обеспечило страну от крупных потрясений. По большому счету, и декабристы — отдельный эксцесс, группа одуревших от безделья «интеллектуалов во дворянстве», «страшно далеких» не только от народа, но и от своего класса, и самое главное — разрозненных в самой своей, декабристской, среде. Исчезло, казалось, навсегда такое страшное явление как консолидированная, антигосударственно настроенная (часто неосознанно, но от того не легче) часть элиты. То самое, что Иван Калита, Дмитрий Донской, Василий II, Иван III, и его внук вырезали кривыми саблями дворянской конницы, топорами палачей, уничтожением городских вольностей, разорением непокорных бояр. То, что однажды всплыв из тьмы преисподней, едва не уничтожило нашу Родину в начале XVII века, и тогда наш народ окончательно и бесповоротно доказал свое право называться Народом. Без властной воли, как на Куликовом поле, и тысячах других ратных полей, пропитанных кровью, но своей собственной волей он спас Государство, Империю (пусть и не было тогда такого термина) и Корону, навеки подтвердив свое право верховного суверена на своей земле, единственного источника власти на Руси.

Но… мы постепенно приближаемся к XX веку. И тут наступает самое страшное, что только может произойти. Государственную машину поразил вирус безответственности, по ошибке часто именуемый «гуманизмом». Отсюда, с конца XIX века, начинается вторая часть рассуждения.

К вопросу о репрессиях, часть вторая

О вреде «гуманизма» в действиях государства

Тут кроется ловушка: А собственно, почему о вреде? Разве государство не должно быть гуманным в своих действиях?

Нет, не должно. Государство должно быть гуманным в своих целях. В методах — по возможности. Гуманизм государства, а точнее, его руководителя, должен заканчиваться там, где начинается угроза массовой гибели людей, за которых он несет личную ответственность. Так же, как хирург, который во имя гуманной цели сохранения человеческой жизни зачастую вынужден абсолютно негуманно отрезать пациенту ногу, или руку, да еще вдобавок, чаще всего без согласия пациента, потому что опасность помереть, но потом для человека всегда воспринимается менее страшно и больно, чем прямая перспектива потерять ногу, прямо сейчас. Смерть практически всегда воспринимается человеком как некая существующая лишь в его воображении абстракция: «Я есть — смерти нет. Смерть есть — меня нет. Следовательно, для меня смерти нет». Особенно, если речь идет не о возможности смерти конкретного человека от конкретной болезни, или иной опасности, а о возможной гибели его в результате разрушения социума. С возрастанием уровня жизни, образования, личных свобод, и др. «смерть», «бедствия», «голод» становятся все более абстрактными понятиями. Логическим завершением этих процессов являются ведущиеся сейчас на Западе работы, цель которых — дать людям новый товар: личное бессмертие. Но законы, установленные для человечества неважно кем — Господом ли, Природой — нерушимы. Бессмертия никак достичь не удается, а продление жизни, и возможное его обретение связано с массовым истреблением себе подобных. Все упирается в то, что необходимые для продолжения человеческой жизни вещества в требуемых для значительного продления жизни, не говоря уж о бессмертии, количествах, можно добыть лишь из других людей — доноров. Они от этого жить перестают. Таким образом, на новом уровне развития цивилизации, в нашу жизнь вернулось людоедство. Высокоточное, так сказать. Выбираются лишь самые «вкусные», в кавычках, и дорогие (без кавычек) части человека. Прости, Господи, за такие сравнения. Короче говоря, в стремлении не думать о смерти, человек доходит до ее отрицания, и, соответственно, до отрицания всех действий, способных ее повлечь, особенно же действий государственной машины, как аппарата угнетения и подавления.

Впрочем, это уже наше время, а что произошло тогда? Тогда, непонятно по какой причине, но, по смерти Александра III (последнего коронованного Монарха на российском престоле, которого можно назвать Великим), государственную машину поразило необъяснимое благодушие, хотя ситуация вновь была предгрозовой. Гибель Александра II Освободителя можно также считать отдельным, хоть и очень масштабным эксцессом. Народ антимонархических настроений не питал, не говоря уж об антигосударственных, но это был симптом. Новая интеллектуальная «элита» выходила из университетов зараженной и антимонархическими, и антигосударственными настроениями. Поначалу это было не очень опасно. Обошлось бы без репрессий: достаточно было пойти на жесткие административные меры в отношении системы высшего образования, и проблема была бы решена. Не сразу, но лет за десять-пятнадцать. Европа бы возмутилась, конечно, ну да и черт с ней. Проглотит и не подавится. А подавится — переживет. Александр III отчасти проблему решил, но не до конца. Умер слишком рано, во всех смыслах, и преждевременная смерть этого Великого Императора, Большого Человека, опять же, во всех смыслах большого, стала еще одним грозным предвестником грядущих страшных бед.

Николай позиционировал себя как преемника своего отца в его начинаниях. Но лишь на словах. На деле же, болезнь антигосударственности перекинулась во власть, нашла благодатную среду в виде ошалевших от вседозволенности при безвольном государе чиновников и даже членов Августейшей Фамилии, и стала быстро развиваться, приобретая черты гангрены. К началу XX века мы уже имели полный букет симптомов. Воровство Великих Князей. Генералов. Связанных с ними подрядчиков. Категорическое непонимание страшной угрозы со стороны Николая. Нам повезло еще в том, что наша династия в лице последнего Императора не опустилась до откровенного, наглого цинизма, замешанного на идиотизме (иначе не назвать) Бурбонов: «После нас — хоть потоп», «У них нет хлеба? Пусть едят пирожные!». До такого, слава Богу, у нас не дошло. Впрочем, последствия не стали менее страшными.

Первый гром грянул в самом начале XX века: экономический кризис, вызванный очередным многопроклятым обезьянничеством в виде попытки построения российской экономики по «мировым стандартам», наложился на военный позор.

Матильде Кшесинской, Великим Князьям, Государю Императору — лично, генералитету Российской Армии и адмиралитету Российского флота, в большей их части мы «обязаны» этим позором. Русско-Японская война из тех эпизодов, которые хочется забыть и не вспоминать, как ночной кошмар. Русский солдат, матрос, офицер — остались верны себе и присяге. Бои «Варяга», «Стерегущего», «Громкого», «Ушакова», «Дмитрия Донского», форты и батареи Порт-Артура — это островки чести и славы в океане проигранной войны. Проигранной противнику, восьмикратно уступающему в объеме ВВП не слишком развитой России. Проигранной ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО по причине некомпетентности командования, зачастую замешанном на прямом предательстве. Этого никогда бы не произошло при Александре III, при нем просто не началась бы эта война. А случись она, паче чаяния — в страшном сне не приснилась бы Стесселю мысль о возможности сдать Порт-Артур за взятку, перечеркнув почти год обороны. Не было бы ужаса похода 2-й Тихоокеанской эскадры, выбросившей за борт полтысячи тонн одной только негодной солонины, поставленной вороватыми подрядчиками. Столь восславленными нынешними «демократами» «русскими частными предпринимателями», прекрасно спевшимися с Бирилевым и Великим Князем.

Такое без последствий не остается. Революция 1905-07 годов стала естественной реакцией народа, разумеется, подогретого пропагандой (что тоже вина власти, см. выше об интеллектуальной «элите») на безумие власти. Но она и без пропаганды бы состоялась. Николай II, не сумев стать для своего народа ни Великим, ни Грозным, ни Благословенным, ни Миротворцем, ни Освободителем, 9-го января 1905 года стал Кровавым. И ничтожным. Николашкой.

Тут можно возразить: не стыкуется! Николай I декабристов расстрелял? Расстрелял! Почему Николай II должен был поступить ииаче? Отвечаю: даже не заостряя внимание на разнице между выходкой кучки офицериков, выведших на площадь ничего не знающих солдат, и народной демонстрацией, подчеркну самое главное: первое явление — вооруженное восстание против существующего строя и измена присяге. Второе же — осуществление естественного, древнего права Народа на подачу претензии лично Государю. 9-го января Николай II растоптал негласный Договор, действовавший между Народом и Государями с 1613 года.

Все дальнейшее пошло по накатанной. Не имея способности предотвратить провалы без репрессий, не имея воли на репрессии, когда они понадобились, власть не имела воли даже на примерное наказание виновных. Смертный приговор сдавшим Порт-Артур был заменен крепостью, а затем отменен вовсе. То же самое произошло с Небогатовым. Сильно подозреваю, что Петр вертелся в гробу, а странички Устава Воинского коробились от возмущения — законы попирались прямо, нагло, безнаказанно. Воли хватило лишь на спасение своей шкуры, причем в процессе оного спасения щедро измазали грязью знамена Императорской Гвардии. Не сделав ни одного выстрела по японцам, Гвардейская Тяжелая Пехота, цвет армии, в 1812 году умиравшая под Москвой, в 1905 искупалась в дерьме по макушку, спасая режим в Пресненских переулках.

Жаль Столыпина — ему досталась неблагодарная роль ассенизатора. Спустя полтора века отсутствия на Руси массовых казней, артобстрелы деревень, виселицы и расстрелы были в диковинку, но, обанкротившись и в экономике, и во внешней, и во внутренней политике, ничего иного режим придумать не мог. Шел первый акт трагедии России.

Снова предвижу вопрос: вы считаете, что победа революции 1905 года была бы лучше? Отвечу: нет! Ни в коем случае. Просто в эту революцию, и в последующую, Россию загнала власть, и на ней лежит ответственность за произошедшее. И прежде всего лично на Николае II.

В 1907 наступил антракт, но дальнейший сюжет трагедии был очевиден. Развитие болезни со свистом пошло по нарастающей. Государственная Дума — доморощенный наш Парламент — вобрала в себя целую толпу тварей, настроенных и антимонархически, и антигосударственно. И напоминала она скорее Боярскую Думу времен смуты, хотя таких ассоциаций, понятно, никто не хотел. Но на Думу времен XIV-начала XVI века она уж явно не походила. Канули в лету времена, когда думский Боярин был прежде всего воин, воевода, и ответственность за землю, на людей, ощущал остро, в случае чего отдуваться на поле боя пришлось бы ему лично, своей собственной, избитой стрелами и иссеченной саблями, задубелой в завоевательных походах шкурой. Новая «элита», сложенная из антигосударственной интеллигенции, из тех самых «предпринимателей», наваривших «капиталец» на позорной войне, из распоясавшегося от безответственности чиновничества, делавшего гешефты вкупе с упомянутыми «бузинесменами» не боялась ничего. Власть продолжала убивать саму себя. Распутинщина. Рост революционных движений под чутким надзором жандармерии. Гроза, взяв недолгую передышку, готовилась грянуть снова. И с большей силой.

Впрочем, бережет Господь Россию, дарует одно за другим чудеса, часто и незаслуженные: экономический рост 1908-1913 г.г. — из разряда оных чудес. И какой рост! Но было уже поздно. Вновь неготовыми, мы вновь втягивались во вновь ненужном нам союзе, в ненужную опять же вновь, войну. Немедленно аукнулось отсутствие надлежащего лечения «синдрома предательства и безответственности» после русско-японской войны. Ренненкампф, «заслуженный ударник карательного труда», за предательство своего соседа в Мазурских болотах пострадал лишь снятием с должности. Но есть справедливость! Ростовский Ревтрибунал в 1918 году отправит «желтую опасность» прямиком на тот свет. Репрессирует по сокращенной процедуре. Причем не только за карательные заслуги, но и за 14-й год, который в приговоре помянут отдельно.

Вновь получили по полной программе все беды в экономической сфере. Зажравшиеся «предприниматели», ничего не желая знать, вздували в поднебесье цены на военные заказы. Идиотизм — болезнь заразная, они даже на ход вперед ситуацию не считали: 1915 год — массовая безвозмездная национализация оборонных предприятий, да и вообще большей части промышленности, была ответом.

Народ тоже энтузиазмом не пылал, помирать за «кровавого» не хотел. Поражения. Началось массовое дезертирство. Начали зажимать хлеб. В 1916 году принимается решение о продразверстке, но осуществить его не успели. Первая Мировая унесла жизни пяти с лишним миллионов человек — это была цена, заплаченная Россией за безответственность власти, за пресловутый «гуманизм». Но не вся. Только лишь аванс.

«Кругом измена, трусость и обман» — Николай прозрел слишком поздно, уже отрекшись. То, что копилось двадцать с лишним лет, вырвалось на свободу. Пришло время второй смуты.

Весна-лето-осень 1917. Новые поражения. Бунты. Казни офицеров. Грабежи. Развал фронта. Корона цезарей катилась по мостовой, и не было охотника ее подобрать. Перспектив — нет.

Октябрь. Опять же, мое личное мнение, но я действительно считаю, что это Великая Октябрьская Социалистическая Революция. После февраля — это был лучший исход, лучшего нельзя было и желать. Нашлась консолидированная группа политиков, пожелавших взять власть. Подобрать ту самую корону. Слово было за народом. Решать судьбу нового режима должен был он, как, повторю снова: единственный источник власти на Руси. И не на учредительном собрании она была бы решена, даже если бы его не разогнали. Народ свое слово сказал: большевики гражданскую войну выиграли, укомплектовав НАРОДОМ, тем самым, что бегал в первую мировую с поля боя, семнадцать полевых армий, огромное количество корпусов и дивизий, великое множество вспомогательных и тыловых формирований — фактически — новые вооруженные силы, которые просто раздавили белых, смяли, сокрушили, и размазали по стенке. Отмечу также, что попытки белых создать сколько-нибудь эффективные соединения крупнее бригад, раз за разом проваливались. Было несколько боеспособных кавалерийских дивизий — компактных и легких, но вот создать более-менее массовые пехотные дивизии, армейские корпуса, полевые армии, белые так и не смогли. И дело не в нехватке ресурсов. Дело в нехватке людей, которые не горели желанием служить в «Добровольческой» Армии, и, как это ни странно — в нехватке воинской дисциплины. Красная Армия гражданской войны в итоге оказалась лучше управляемым, и более боеспособным инструментом боевых действий, нежели формирования белых.

К вопросу о репрессиях, часть третья

О Цезаре с трубкой

Все хорошо? Победа, все радуются и пьют пиво? Нет, так просто все не бывает. Статистика гражданской войны не отражает реального положения вещей, а оно было пугающим. Основных угроз насчитывалось ровно две: первая — резкое несоответствие экономических возможностей послевоенной России ее насущным потребностям. Вторая, и главная: новая элита была большей частью еще более антигосударственной, чем старая, рассматривая Россию даже не как источник личного обогащения, а как «вязанку хвороста для мировой революции». Но, воистину, хранит Господь Россию! Во всякую трудную годину дает очередное чудо. В XIV веке явился Святой Сергий, своей тихой молитвой закрепивший духовно, то, что материально начал Калита, и предваривший победу Донского на Куликовом Поле. В XVII явились Пожарский и Минин, Рюрикович и мясник, в спорах, в крике, в убеждении народа, в ярой сабельной рубке с поляками, вытащили Россию из преисподней. В XX веке очередное чудо было явлено в виде невысокого усатого грузина в зеленом френче и с короткой трубочкой в руке. Сталин сделал для России столько же, что и прошлые проводники Божьей Воли — т.е. совершил невозможное.

Уже завыли: Ты что мелешь?! Какая божья воля, столько народу перестрелял! Постыдись и покайся, еретик!

Начну обстоятельный ответ. Обе главные угрозы были страшны, но: угрозу войны с внешним врагом к концу 1921 года отодвинули довольно далеко, мир оживленно делил пирог первой мировой, испытывал авианосцы, топил трофейные немецкие дредноуты, и прощался с двухвековым морским господством Британии. Было не до нас. Делить нас на ломтики по числу едоков в это время никто не спешил, а потому решение экономических проблем можно было растянуть. Начали издалека, с восстановления нормальной денежной системы и электрификации. Вторая проблема стояла более остро. Став номинально первым лицом в советской иерархии в 1924, реально Сталин был вынужден лавировать между противоборствующими группировками «ррррреволюционеров», действуя очень осторожно. Но, он справился. Последовательно потеряли власть идеологи мировой революции, начиная с Троцкого. Но, повторять ошибки было нельзя. В начале тридцатых Сталин начинает физическое истребление противников, вычищая руководство страны и партии от троцкистов, вдалбливая в мозги элиты простые истины: революционизм — опасен для жизни. Антигосударственность — смертельно опасна. Попытка дестабилизировать власть=самоубийству. Пошла чистка высшего командного состава. Армия избавлялась от «новых феодалов», вроде Блюхера, некоронованного царя Дальнего Востока, вводившего собственные опознавательные знаки для боевой техники, Тухачевского, обзаводившегося собственными дворцами и зоопарками, и прочих, забывших всякое понятие о присяге, долге, обязанностях. Заодно началось наступление на пресловутый вирус безответственности в общенациональном масштабе. Суть знаменитых указов «о трех колосках», «об опозданиях на работу», и им подобных — не в звериной жестокости режима. Просто смертоносную безответственность нужно было вышибать. И из власти, и из народа. Всеми способами. И быстро — с начала тридцатых время для России вновь сжалось, пошел неслышный, а потом все более громкий обратный отсчет времени до нашей гибели: «мировое сообщество« растило нацистов, оберегая их от всех потрясений, дав возможность перевооружиться, именно с целью натравить их на нас. Британия подарила Гитлеру возможность иметь флот. Закрыла глаза сама, и заставила заткнуться обеспокоенных французов, на ремилитаризацию Рейнской зоны. На восстановление люфтваффе. На танки. На аншлюс. Подписалась под договором в Мюнхене, все настойчивее подталкивая Гитлера на Восток. Время следовало обогнать. В начале тридцатых, СССР начал промышленную гонку.

Эту гонку мы начали с самой последней позиции. Хуже только в Азии. В 1930-31 году Польша(!!!) производила больше военной техники, чем СССР, а настроения там были весьма агрессивные. Германия вообще никакой военной техники не производила, но ее промышленность была не тронута революцией и гражданской войной. У нас же не было ни техники, ни (почти) промышленности. Впрочем, в 20-е годы был сделан отличный задел. Научные разработки, электрификация — все это не прошло даром. Но требовалось спешить. «Мы отстали от развитых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние за 10 лет, либо нас сомнут» — как всегда, Сталин выражался предельно ясно.

Но как пробежать? Технологию можно купить, кое-что придумаем и сами — Туполев создал цельнометаллический бомбардировщик-моноплан в 1925 году, когда весь мир не только летал, но и проектировал бомбардировщики в виде фанерно-полотняных бипланов. Откуда возьмутся заводы? Кто их построит за такой короткий срок, и на какие деньги? В рамках традиционной экономической системы этот вопрос был неразрешим. Но решение было найдено. Коллективизация, проведенная весьма жестко, консолидировала в руках государства значительный экономический ресурс, позволивший начать индустриализацию, в том числе и силами ушедших с земли крестьян. Вольный найм здесь просто бы не помог — мы либо обанкротились бы, либо огребли гиперинфляцию, пришлось создавать систему ГУЛАГа. Каналы. Сталинград. Комсомольск. Магнитка. Турксиб. Волжская нефть. Газ. Воркутинский уголь. Колымское золото. Позже — тюменская нефть. Норильский никель. Вот те, весомые, грубые, зримые аргументы, которые миллиардами тонн, триллионами кубов, тысячами километров легли на весы грядущей Великой Победы. Мы имеем классический пример репрессий «двойной причины» — выбить дурь гражданской войны, и обезопасить себя от возможного поражения в войне надвигающейся.

Снова: Меня не радуют репрессии. Это трагедия, корни которой лежат в правлении Николая II, но иного выхода у нас не было. В ходе «Сталинских репрессий» погибло около трех миллионов человек, около двадцати миллионов прошли через систему ГУЛАГа. Но, поверьте, оккупационный режим Кубе-Коха-Каше с Власовым на побегушках, основанный на «единственно верном учении» Гитлера и Розенберга, был бы страшнее. Он и был страшнее, там, где немцы пробыли достаточно долго. Тридцатые годы спасли наш народ от физического истребления.

Слышу ехидное замечание: Вы тут Сталина расхваливаете, а он параноик. Научно доказано. И что же он, такой мудрый, просмотрел 22 июня? И в экономике глупостей наделал. Первые пятилетки-то — провалили!

Отвечаю: для политика, особенного российского, особенно в предвоенный период, паранойя — критерий профпригодности, как для сапера в зоне партизанского конфликта. Взрывное устройство может быть везде: в детской игрушке, в машине, под покрывалом на диване, в брошенном на улице трупе. Враг может быть везде, и прежде всего внутри самой власти. Повторять ошибки Николая Сталин не стал. Все, чья надежность вызывала сомнения, были вычищены. Расплатой за ошибку стала бы гибель десятков миллионов человек.

В экономике. Нам легко судить сейчас, зная историю, что правильно, а что нет. Тогда, в гонке со смертью наперегонки, не было времени выбирать оптимальные решения. Все рвали жилы и жизни себе и другим: подохнуть тут всем, но страна должна быть готова к войне! Естественно, что в таком режиме работы часто совершаются ошибки. Но не нам их осуждать. То что было сделано — дало Советскому Союзу возможность выстоять и победить.

22 июня… Сталин — безупречный логик. Его логика была отточена до остроты классической катаны, самурайского меча, мгновенно выстраивая достоверные причинно-следственные цепочки между событиями. Немецкое нападение 22 июня в них не вписывалось. То, что немцы нападут — Сталин прекрасно знал, и старался нападение оттянуть. Пакт Молотова-Риббентропа в этом смысле — высший пилотаж во всей мировой истории. Немцы начали с запада. Мы готовились упредить их, до того, как они развернутся на восток. Сначала мы готовились нанести удар в 1942, но потом стало ясно, что немцы нападут в 1941. Пришлось форсировать сроки подготовки, выдвигая на западную границу еще недоукомплектованные соединения. Сначала ждали немцев в апреле. Потом в мае. Когда прошел май — стало ясно, что до осенней распутицы немцы кампанию закончить не успеют, а следовательно обрекут себя на смертельную затяжную войну. Следующей возможной датой нападения немцев было только начало ноября. После окончания осенней распутицы, с расчетом закончить кампанию до начала весенней. К этому времени на склады в Польше должны были бы перебросить запасы зимних масел, одежды, топлива. Требовалось завершить очередной этап перевооружения, в частности оснастить по одному танковому батальону в каждой действующей дивизии новыми «панцер-три» с длинноствольными 50-миллиметровками, способными пробивать броню новых советских танков на дальних дистанциях, укомплектовать танковые войска 88-миллиметровыми ПТО на самоходных шасси, и полностью перевооружить истребительные группы на Bf-109F. Мы же рассчитывали упредить немцев, и нанести превентивный удар где-то в конце июля — начале августа. Сталин знал, что советского нападения в Германии не ждут, что бы там не писали сейчас недобитые гитлеровцы. Советское наступление немцы из своих планов исключали, готовясь именно к своему внезапному удару. Для подстраховки Сталин и генштаб издали ряд драконовских приказов о недопустимости провокаций, чтобы не спугнуть немцев раньше времени. Гитлер начал нападение 22 июня, подписав себе смертный приговор. Он мог бы отдать приказ о переходе к обороне, и Вермахт с союзниками, превосходя РККА в живой силе и артиллерии, хоть и уступая в танках и авиации, мог бы зарыться в землю так, как немцы это умели. Нет, он отдал приказ о нападении. Логику безумца просчитать невозможно, Сталин предполагал, что против него действует разумный человек. Нападение застало нас врасплох. Техника в огромных количествах была на ремонте, чтобы к часу «Ч» все, что должно ездить, плавать, и летать, могло это делать. В итоге наше номинально трехкратное превосходство в численности авиации на западном фронте еще до начала боев сократилось до 20-процентного, остальное решила внезапность нападения, и отличная подготовка люфтваффе 41 года. Двукратное превосходство в танках по той же причине составляло в реальности не более 20-25%, а из 1861 нового танка боеготовыми были дай Бог треть: будущий кошмар панцерваффе, Т-34 был еще сырым. Летела ходовая, траки, свежие дизеля, трансмиссии. Дело с КВ обстояло не лучше. Для многих танков не хватало подготовленных экипажей — изрядное количество КВ и Т-34 были потеряны просто потому, что неопытные водители пороняли танки по кюветам, откуда их некому было вытащить — тягачей, рассчитанных на вытаскивание танков такой массы, в войсках еще почти не было, а попытка вытащить другим танком в то время заканчивалась почти всегда одинаково: летела трансмиссия. Или ходовая. Или все вместе. В этих условиях, реализовав свое 60% (5,5 млн. против 3,5) превосходство в пехоте, Вермахт добился успехов. Но спасти его уже ничто не могло. Советский Союз победил в тот самый момент, когда первые германские танки пересекли границу 22 июня. Немцы не могли закончить войну до распутицы, а следовательно — проигрывали ее.

Таким образом, действия Сталина были оправданы. 22 июня стало трагическим несчастным случаем, который по всем выкладкам не должен был произойти. Однажды в сети видел оригинальную «футбольную» ассоциацию: нападение Гитлера сравнили с голом Эспарраго в ворота советской сборной на матче СССР-Уругвай 1/4 финала ЧМ-70, забитым на 118-й минуте матча (доп. время) из положения «вне игры», но тем не менее, засчитанного. Кто-то возразил «шахматной» ассоциацией: Совершенный логический аппарат Сталина не справился с безумной логикой Гитлера, подобно тому, как шахматный компьютер не может просчитать «неправильные» ходы.

Война завершилась нашей Победой. Власть выдержала экзамен на профпригодность, а Народ ее поддержал. Потеряв 6,5 миллионов солдат, 20,5 миллионов мирных жителей — а всего 27 миллионов человек, мы добились такого положения, такого влияния в мире, которого у России не было никогда в истории. Имперский алый цвет начал уверенно заливать земной шар. Сталин не поддался ни на манок плана Маршалла, ни на угрозу ядерной бомбы. Советская бомба взорвалась в 1949 году, окончательно утвердив статус сверхдержавы.

Победа — не конец истории, а начало ее нового витка. И новой внутренней угрозы: положение Маршалов Победы перестало удовлетворять их амбиции. Кроме того, слишком многие увлеклись примитивным мародерством. Поскольку Победа сама по себе была значительным стабилизирующим фактором, обошлось без массовых репрессий. Кого-то понизили, кого-то перевели, некоторых пришлось посадить. Кто-то расстался с жизнью. Но на тридцатые годы это не тянуло даже отдаленно — это даже не тень их.

Но, все хорошо не бывает: Сталин умирает, не оставив надежного преемника.

К вопросу о репрессиях, часть четвертая

Дети кукурузы. Фильм ужасов

Со смертью Сталина перед СССР вновь встала проблема поддержания ответственной власти. Забитое вглубь души в тридцатые годы у ряда политических деятелей страхом смерти, вылезло наружу пышным цветом. Началась проклятая «оттепель», которую вернее было бы назвать заморозком, мертвящим ветром, ворвавшимся в теплицу с трудолюбиво выращиваемыми растениями. Внешне все пришло в оживление — ну как же, ветер дует, поднимает всякий залежалый сор, все в движении. На деле — Хрущев, разумеется, неосознанно, но от того не легче, начал вновь убивать только что очнувшееся государство. И первым шагом стал XX съезд, а также активное обсуждение темы репрессий, склонявшееся в большинстве случаев к лобовому: вот ты защищаешь репрессии, а если бы тебя репрессировали самого?

Пропаганда этого периода направляла не на решение реальных задач (это было бы слишком мелко!) а ни больше ни меньше, как на переустройство мира, воспитывая при этом откровенных эгоистов, в первую очередь, из советской золотой молодежи. Притом, вместе с этой, практически официальной пропагандой, вновь выползла из болота николаевской России первых лет XX века параллельная «салонная среда» 50-х, практически нигилистическая, абсолютно отрицавшая все декларируемые общественные ценности и активно расширявшаяся на детей правящей номенклатуры, как гражданской, так и военной, но особенно — связанной с искусством и наукой. Следовательно, подобный образ жизни порождал дополнительно подсознательный страх повторения прошлого, с его государственной защитой упоминавшихся общественных ценностей, на том уровне, который только и воспринимался как существенный, т.е. на уровне опасности для жизни и здоровья.

Репрессии стали восприниматься как нечто недопустимое ни в каком случае! Ни под каким видом! В отношении кого бы то ни было!

Подобное восприятие имело главный негативный эффект в следующем: продолжайся в СССР линия Сталина — например, если бы Генеральным Секретарем ЦК КПСС стал Л. Берия, репрессии были бы и не нужны. На подсознательном уровне воспринимая их угрозу как реальность, чиновничество имело бы мощный иммунитет от «вируса безответственности». Хрущевский же «антидот» снял этот иммунитет. Стало понятно: репрессий — не будет. Безответственность начала возвращаться. Сначала — медленно.

Угрожающие процессы замедлились со снятием Хрущева. Брежнев был безусловно более адекватен как правитель, пока с ним не произошел инсульт. С середины же семидесятых они вновь начали ускоряться. Не было лидера, готового защищать вверенное государство, пусть и путем репрессий. Проявляется еще один страшный синдром: боязнь ответственности вообще. Страшась быть отлученными от должностей, которые все больше превращались в кормушки, чиновники стали всячески тормозить принятие решений, направленных на серьезные реформы аппарата. Начала повторяться картина конца XIX-начала XX века. Впрочем, до кризиса было далеко — запас прочности СССР, благодаря Сталину был неизмеримо высок. Мы (РФ) и сейчас все еще ковыляем на этом запасе.

Первой и единственной серьезной попыткой преодолеть кризис, стали действия Ю.В. Андропова. Началось все с уголовных дел против ряда высокопоставленных членов советской и партийной иерархии. Андропов прекрасно все понимал, и начал именно с того, с чего следовало. Вслед за «а» последовало «б» — реинкарнация борьбы с безответственностью в общенародном масштабе — пресловутые наряды милиции в дневное время проверяющие документы у людей, находящихся не на работе, и др.

Закончить букву «б», и произнести ожидаемое и реально планировавшееся «в» — масштабные перестановки в госаппарате, с судом и исключительной мерой для ряда деятелей Андропов не успел. Он, безусловно, был тяжело болен, но слишком многое указывает на то, что умереть ему помогли. Советский Союз, Российская Империя, Россия, Русь, наша страна — вновь подошла к краю бездны, от которой поколение за поколением пыталась отойти с самого истока своего существования, и на краю которой так часто балансировала.

Правление Черненко стало продолжением последнего года Брежнева — интриганствующий аппарат при безвольном генсеке. Наступало время Горбачева. Впервые лидером Империи оказался изменник. В прямом смысле этого слова, как толкует его статья 64, часть первая УК РСФСР 1960 года.

К вопросу о репрессиях, часть пятая

Ужасы. Уже не в фильме

При Андропове все можно было решить достаточно спокойно. Даже без репрессивного расстрела, хватило бы смещения и заключения или расстрела по приговору суда за реальные преступления, преследуемые уголовным законом, нескольких тысяч человек. Без всяких политических статей. Но эта угроза привела к тому, что конкретные люди, почувствовавшие вдруг неуютную перспективу сменить кожаные кресла и финскую сантехнику на деревянные нары и парашу, пошли на преступления, перечень которых содержится в первой главе особенной части УК РСФСР. Середина 80-х — жуткое время — время планирования лидерами СССР его уничтожения. Одновременно вновь всплывают экономические проблемы — экономика страны, где уже десять лет не принималось серьезных решений, забарахлила, как машина, которой давно не проводили ТО. Но началось все с главного. С сердца Империи — ее военной мощи. Возникнув благодаря дворянской коннице Московских Князей, сохранившись и расширившись под защитой царских стрельцов, достигнув зенита могущества на штыках несокрушимых каре императорских гренадеров, возродившись к жизни после своей гибели и вновь достигнув зенита славы благодаря Советской Армии, наша Империя веками существовала как великая военная держава. К середине 80-х военный потенциал СССР и в наличии, и в обозримой перспективе гарантировал абсолютную безопасность народа и страны от любого нападения, если только нападающий не хочет совершить самоубийство. Принятые на вооружение в начале 80-х системы, не говоря уж о разрабатывавшихся образцах, обеспечили СССР, впервые в истории России, довольно резкий отрыв от западных стран по ТТХ новейших систем вооружения, а промышленность СССР еще давно обеспечила поставки нужного оружия в должном количестве. Присутствие наших войск в Европе и на других территориях за пределами СССР, впервые в истории гарантировало нам начало возможной войны вне своей территории. Именно с этих позиций началась сдача Империи врагу. Прекращение ряда перспективных разработок. Замораживание строительства «большого флота». Начавшиеся переговоры о выводе наших войск из Европы, на которых мы сдавали столько, сколько «партнеры» по переговорам даже не ждали. Одновременно началась санкционированная СОВЕТСКОЙ ВЛАСТЬЮ кампания, направленная на РАЗРУШЕНИЕ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ. Власть вновь, как в начале XX века, убивала себя сама. Особенно показателен в этом смысле исторический, без преувеличения и иронии, тандем Яковлев-Коротич. Мало кто сделал для разрушения СССР больше них, и мало кто мечтал сделать столько, сколько они сумели. Разве что, не менее исторический тандем Геббельс-Фриче.

Поднявшийся вал антисоветской, антигосударственной пропаганды быстро усугубил кризис. Снятие всяких запретов привело к тому, что надежно придушенные военной мощью Империи межнациональные конфликты разгорелись вновь. Грянул Нагорный Карабах.

Тут опять въедливый вопрос последует: И чего стоит Империя, если межнациональные конфликты не разгораются только благодаря постоянной угрозе применения военной мощи? Ответ: Во-первых, не только. Во-вторых, даже если и так — мирная жизнь, опирающаяся на военную мощь, лучше, чем гражданская война. Лет двести пройдет — забудут конфликт. А гражданская война имеет неприятное свойство проецировать себя вдаль. Каждый год — обеспечивает эффект на десятилетие. Два года горячей войны — вот вам и двадцать лет напряженности.

Вновь возникла угасшая при Брежневе антисталинистская пропаганда. Сталина выставили законченным извергом, врагом рода человеческого, чуть ли не самим дьяволом во плоти. Эта пропаганда отбрасывала тень на все совершенное при Сталине и прежде всего, разумеется, на Великую Отечественную Войну и индустриализацию. К 1990 году в СССР велась целенаправленная пропагандистская кампания по разрушению государства. Здесь были «блюда» на любой вкус. Для русофобов: демсоюз и иже с ним. Для антисемитов: «память». Для красных: Нина Андреева. Для белых: прорвавшаяся сквозь «железный занавес» эмигрантская сволочь, от Бразоля до власовцев. Но, остановить процесс еще было возможно. Правда, без репрессий было уже не обойтись. Воспаление вновь перешло в гангрену. Количество людей, подлежащих изоляции во имя безопасности государства (формула со времен Древнего Рима), в 1990-91 г.г. составляло несколько сотен тысяч человек. Этого сделано не было. Процесс, став неуправляемым, приобрел черты гражданской войны. Правда, пока на окраинах. Путч 1991 года стал робкой попыткой одной части советской бюрократии одолеть другую при помощи полумер. Естественно, он провалился.

КРОВАВЫЙ ИТОГ

Безответственность власти уничтожила СССР. Отсутствие воли к сопротивлению у руководства силовых ведомств СССР, привело к тому же эффекту, что и в Российской Империи. Не расстрелянные несколько тысяч человек, и несколько сотен тысяч не посаженных вовремя, снова подчеркну, за виновные действия по УК РСФСР, обернулись гражданской войной. В ходе десятилетней гражданской войны на территории бывшего СССР погибли около пяти миллионов человек. Страна развалилась на пятнадцать частей, и вряд ли воссоединится в ближайшем будущем. В 1993 году в виде кровавого фарса повторился 1905. Народ восстал против власти, уничтожающей страну. Власть спасла свою шкуру, вновь замазав гвардейские знамена. 106-я Тульская гв. ВДД, 4-я Кантемировская гв. ТД… их офицеры не погнушались работой карателей. Я даже не буду доказывать, что на действия Ивана Калиты или Грозного это никак не тянет. Хотя бы потому, что, утвердившись расстрелом Верховного Совета власть перенесла гражданскую войну на территорию России, превратив ее в бизнес. Сначала в обычный, потом в политический. Есть некоторые, которые говорят: А что нам таджики с узбеками? Пусть режут друг друга, нас это не касается, мы — Россия. Для этих деятелей, помимо пули в затылок, есть такой ответ: Чечня. Гибель свыше полумиллиона граждан России за десять лет войны, развязанной веселым тандемом кремлевского ворья и грозненских бандитов. Гибель сорока тысяч русских солдат. Ей-богу, для того, чтобы это все предотвратить, достаточно было расстрелять в 1990 году 4000 человек. И объявить, кого. И за что. Или опять будем говорить о неотъемлемом праве на жизнь?

[наверх]

© 2000 Р.А. Исмаилов