Полдень начинается в субботу

К рубрикатору «Эссе и статьи Переслегина»

Сменить цвет

С.Б. Переслегин

"Полдень..." начинается в субботу.

Ученый-историк видит в прошлом прежде всего сложное переплетение структур. Взаимодействие между ними порождает силовые линии интересов. Противоречия между ними придает форму конфликтам. Динамика поля конфликтов определяет характер развития общества, то есть, собственно историю.

Не слишком упрощая можно сказать, что для ученого прошлое - что-то вроде исключительно сложной шахматной партии, которую надо толково прокомментировать в назидание грядущим поколениям. (В результате эти поколения получают умные советы о том, как им надлежит действовать в ситуациях, в которые они никогда не попадут.)

Писатель-историк видит в прошлом прежде всего сложное переплетение судеб. Люди: их чувства и взаимоотношения - любовь, ненависть, страх, отчаяние, надежда - являются для писателя единственной движущей силой глобальных исторических событий. То есть, прошлое воспринимается, как театральная постановка с присущей ей строгой, хотя и субъективной логикой - с завязкой, кульминацией и финалом, и неизбежной моралью в конце.

Между этими подходами, несмотря на их декларируемую полярность, нет большой разницы. В обоих случаях предполагается неочевидное: что историческое познание имеет определенный смысл .

Когда-то Оскар Уальд сказал: "Всякое произведение искусства совершенно бесполезно", Может быть, мудрость состоит не в том, чтобы добиться "рационализии и последующей утилизации" всякого необъясненного явления нашего прошлого, а в том, чтобы увидеть эпоху и понять ее красоту?

Исторические романы "фэнтэзи" "Понедельник начинается в субботу" и "Сказка о Тройке" посвящены 60-м годам XX столетия. И первый, встающий перед нами вопрос: почему все-таки "фэнтэзи", а не подчеркнутый историзм "Хроник..."?

Начнем с того ответа, который лежит на поверхности.

"Страна багровых туч" - настолько , насколько она касается проблемы генезиса тех форм человеческого общежития, которые привели к возникновению раннекоммунистической "Ойкумены", а затем и мира "Полдня...", - прослеживает влияние военной романтики сороковы х на характер ранней космической экспансии. Но нетрудно понять, что только из военной романтики в лучшем случае можно сконструировать что-то вроде современной Гиганды. Следовало найти еще одну психологическую координату. По крайней мере - одну.

"Понедельник начинается в субботу" - книга о романтике познания .

Казалось бы подобный текст как раз и следовало создавать на конкретном историческом материале - благо материал этот имеется в избытке. Никто не мешал авторам углубиться в работы Соколовского по атомно-импульсному приводу или поставить в центр повествования Новосибирскую лабораторию Шнейдера, чьи исследования в области мезохимии произвели переворот в космической и земной энергетике.

Однако, для современного читателя все научные и технические проблемы, над которыми бились выдающиеся умы прошлых столетий, выглядят до смешного простыми. Нужно обладать реальной (а не декларируемой) относительностью мышления, чтобы не ощутить себя умнее героев, десятилетиями безуспешно бьющихся над задачей, ответ на которую известен каждому ребенку. "Ах, Эйнштейн... Да-да, помню. Я проходил это в школе во втором классе."

Авторами найдено простое и элегантное решение: науку символилизирует магия. Достижения магии всегда находятся по отношению к читателю в абсолютном будущем. Ни умклайдетов (в просторечии именуемых волшебными палочками), ни диванов-трансляторов, ни живой воды в нашем мире, увы, нет. И именно благодаря этому удается изобразить реальное советское НИИ шестидесятых годов, а не его действующую модель в натуральную величину.

Таким образом, в первом приближении "Понедельник..." есть историческое фэнтэзи, изучающая - своими специфическими приемами - эпоху 60-х годов XX столетия с ее романтикой научного поиска.

О "золотых шестидесятых" часто говорят как о времени возникновения нового массового социального типа - "человека работающего", человека, рассматривающего труд, как форму наслаждения. Радость труда - с этой формулой мы свыклись настолько, что не замечаем ее глубокой неочевидности.

И дело здесь даже не в том, что в каждую эпоху есть виды деятельности, абсолютно необходимые, но не доставляющие личности полного удовлетворения. В любом обществе кроме жизнесодержащих процессов (к которым в первую очередь относится познание во всех его бесчисленных формах) протекают и процессы жизнеобеспечивающие. Разумеется, чем мир более развит, тем доля лиц, занятых в жизнеобеспечивающих областях, ниже, но она всегда досаточно велика. Как правило, витальная деятельность достаточно монотонна - в лучшем случае - и процесс труда не приносит особой радости...

Гораздо неприятнее другое. С самой способностью человека мечтать связано то, что ни на какой ступени своего развития общество не может обеспечить своим гражданам "распределение по потребностям" из заклинаний ранних коммунистов. Но это с очевидностью означает невозможность "равного распределения" вообще. (По определению нового, ситуация, при которой все инновации одновременно появляются у всех желающих - нонсенс.) Волей-неволей от "равного" приходится переходить к "справедливому" распределению. Понятие же "справедливости" весьма субъективно.

"Это несправедливо для того, кто платит, Но справедливо для того, кто получает."

При рыночном капитализме труд является товаром, цена которого устанавливается в процессе обмена. Это абстрактная формула на практике обозначает выраженный приоритет жизнеобеспечивающей деятельности. Иными словами, капиталистическое общество не склонно платить за сам процесс познания, хотя щедро оплачивает результаты . Патентное (оно же авторское) право защищает на этом этапе экономические интересы творца, препятствуя, однако, свободному информационному обмену в обществе.

При коммунистических общественных отношениях (как ни странно, не исключая ранне- и даже псевдокоммунистические режимы) оплачивается процесс познания. Но в таком случае результат, когда и если он появляется, воспринимается, как нечто, принадлежащее не столько тому, кто его получил, сколько обществу в целом.

Заметим, что с точки зрения логики развития самой науки это как раз справедливо . Капитализм исходит из представления, согласно которому наука обязана приносить пользу.

На самом же деле наука - в любую эпоху и в любом обществе - абсолютно бесполезна, и формула "Удовлетворение собственного любопытства - желательно за государственный счет" описывает ее весьма верно. Если стремится к высказываниям не столько парадоксальным и красивым, сколько точным, придется признать, что пользу приносит сам процесс развития науки - поскольку это развитие не непосредственно, но индуктивно стимулирует развитие технологии, производства и так далее - вплоть до общественных отношений.

Иными словами, "результат - ничто, движение - все".

Привычка связывать общественный прогресс с конкретными великими открытиями и изобретениями и их творцами проистекает все из того же желания найти в истории логику шахматной партии или хотя бы театра и извлечь из прошлого уроки накаждый день.

Суть дела состоит в том, что мы до сих пор, цитируя известного поэта XX века: "всечасно прославляем первых, не ведая, что славим лишь вторых". Чтобы открытие или изобретение было признано великим, оно должно породить технологии. Но технология начинается там, где науки уже нет. И технология никогда не бывает создана одной инновацией, пусть и весьма важной. Словом: "У Константина Константиновича девяносто четыре родителя пяти различных полов, девяносто шесть собрачников четырех различных полов, двести семь детей пяти различных полов и триста девяносто шесть соутробцев пяти различных полов." Не только "как правило", но, пожалуй, и всегда установить реальное значение конкретного научного результата не представляется возможным. Ни в настоящем, ни даже в будущем. Авторы изящно касаются этого момента:

"...самые интересные и изящные научные результаты сплошь и рядом обладают свойством касаться непосвященным заумными и тоскливо непонятными. (...) Организовать на телестудии конференцию знаменитых привидений или просверлить взглядом дыру в полуметровой бетонной стене могут многие, и это никому не нужно, но это приводит в восторг почнейшую публику, плохо представляющую себе, до какой степени наука сплела и перепутала понятия сказки и действительности. А вот попробуйте найти глубокую внутреннюю связь между сверлящими свойствами взгляда и филологическими хаарктеристиками слова "бетон", попробуйте решить эту маленькую частную проблемку, известную под названием Великой Проблемы Ауэрса!"

Но ученые - тоже люди. Им хочется славы и тех возможностей, которые слава предоставляет.

Здесь-то и проходит водораздел. Если труд на самом деле составляет высшее наслаждение человека, капитализм обречен за счет того, что авторское право, увеличивая информационное сопротивление в социуме, снижает индекс развития. Но если человек, являясь "переходной ступенью от неандертальца к магу", способен трудиться только ради или преимущественно ради "строительства светлого будущего в одной отдельной взятой квартире и на одной отдельно взятом приусадебном участке, отгороженном от остального человечества колючей проволокой...", тогда, по-видимому, обречен коммунизм.

Искушение "жить для себя и только для себя" усиливалось очень низким уровнем жизни в Советском Союзе шестидесятых годов XX столетия. Это, конечно, был не Саракш, но "качество жизни" (стандартно определяемое через отношение оплаченного труда к прожиточному минимому) было достаточно близко к единице. Это, в частности, означало, что молодая семья, в которой рождался ребенок, без посторонней экономической помощи не выживала.

Механизмы отрицательной обратной связи по распределению материальных благ, столь развитые в социалистических структурах, в первом приближении решали проблему голода. Но только ее.

Дьявол, искушая Христа, предложил ему "все царства земные". "Младшим научныхм сотрудникам" предлагали обычную двухкомнатную квартиру.

Это было очень много. Авторы точно передали реалии эпохи: молодые магистры НИИЧАВО живут в общежитии. "На сто двадцать рублей."

Выбор между "познанием для всех" и "работой на себя" (что на практике означает обеспечение минимального жизненного уровня для твоей семьи - доверившихся тебе людей) только кажется простым.

В декабре 1963 года была пройдена "точка равновесия": индекс производства информации в "Объединенном мире" устойчиво превысил соответствующий показатель для "Свободного мира". То есть, был сделан выбор в пользу познания.

Нам известно, что это произошло. Но до сих нет удовлетворительного ответа на вопрос - почему? И, возможно, в том что ответа нет, заключена вторая причина сказочности "Понедельника..."

"Институт предоставлял неограниченные возможности для превращения человека в мага."

Эпоха шестидесятых, как и всякая эпоха расцвета, продолжалась недолго. События весны 1968 года в Праге обозначили глубокий кризис "Объединенного мира" известного также, как "Европейский" или "Берлинский" пакт. Советский Союз, который в пятидесятые- шестидесятые годы играл роль научного, культурного и идеологического центра "европейцев", оставаясь политически на вторых ролях, вновь заявляет претензию на абсолютное лидерство. И немедленно на всех уровнях - от государственного до районного - начинается быстрая реставрация административно-командной системы. Голем проснулся .

Теперь все зависело от того, какая структура окажется более жизнеспособной: горизонтальная сеть информационных генераторов - НИИ и КБ - или вертикальные клинья партийно-государственного аппарата. Семидесятые годы ознаменованы непрекращающимся конфликтом (по сути, маленькой и почти бескровной гражданской войной) в советском обществе.

Этому иррациональному конфликту и посвящена "Сказка о тройке".

Повесть эта кажется статичной. Действительно, речь в ней идет о "боях местного значениях" на установившемся позиционном фронте. Обе стороны не используют сколько-нибудь значительных сил и средств. Да и от результата схватки зависит не очень много (в конце-концов, работали ведь как-то Амперян и Привалов без "черного ящика" и говорящего клопа).

Заметим, что "ресурсы", за которые идет сражение, "Тройке по рационализации и утилизации необъясненных явлений" не принадлежит ни юридически, ни фактически. "Ресурсы" эти не являются "дефицитными" - они не нужны никому, кроме представителей НИИЧАВО. Какой-либо угрозы личным, имущественными или хотя бы административным интересам "Тройки" при любом решении конфликтной ситуации не возникает. Однако же, любой успех одной из взаимодействующих сил ослабляет - для грядущих боев - другую силу, поэтому в ситуации содержится известное внутреннее напряжение.

Символом безапеляционных силовых возможностей государственного аппарата (в лице любой его структуры и структурочки, сколь бы скромное место она не занимала в общей системе управления) оказывается Большая Круглая Печать. Ее прикосновение позволяет вычеркивать из Реальности события, явления природы. Людей.

"Определитель Жемайтиса равен нулю. Плотность административного поля в каждой доступной точке превышает число Одина, административная устойчивость абсолютна, так что все условия теоремы о легальном воздействии выполняются..."

Однако, Тройка не свободна в применении Печати. Она обязана соблюдать определенные правила игры. И может быть переиграна в рамках этих праивл.

Строго говоря, в повести нет или почти нет столкновения личностей. Взаимодействуют между собой - строго в рамках установленных взаимных обязательств - информационные структуры административной государственности и сетевой науки. Перед нами конфликт Големов, а не людей.

Рассматривать научное познание вместе с порожденными им структурами, как Голем, неприятно, непривычно, но необходимо. И надо четко понимать, что для научного Голема категории морали, благодарности, ответственности столь же чужды, сколь и для любого другого информационного квазиорганизма. Сотрудники НИИЧАВО безразличны Голему в той же мере, в которой данная конкретная "Тройка" безразлична управленческому аппарату. (Единственная разница - в том, что граничным условием существования науки является развитие, а классическая государственность, хотя и может существовать в меняющемся мире, всегда предпочитает "свернуть пространство и остановить время". Поскольку человечество все-таки развиваеься, "научный" Голем может быть для него союзником. По крайней мере - в определенных условиях и, может быть, ненадолго.)

Четкое осознание этого факта, как ни странно, дает надежду. Уже в конце XX столетия было доказано, что борьба человека против Голема невозможна. Однако, человек, будучи существом разумным, способен обратить к своей выгоде конфликты между информационными квазиорганизмами и в конце-концов "запрограммировать" их и подчинить своей воле.

В настоящем издании приводится обе версии "Сказки о Тройке".

В канонической перед нами пример (донельзя упрощенный) программирования Голема. Тщательно просчитав все на моделях, магистры предпринимают некоторую последовательность действий, вынуждающую обе взаимодействующие информационные конструкции к определенным движениям. Результатом является не только получение товарищами Приваловым, Амперяном, Ойрой-Ойрой etc. необходимых им артефактов, но снижение информационного сопротивления среды вообще - ввиду полного поглощения ресурсов тройки созданной сингулярностью.

Такое решение не обладает должной драматичностью и красотой. Оно даже производит впечатление поражения. Лавр Федотович остается на своем месте, Большая Печать принадлежит ему, административное поле по-прежнему абсолютно устойчиво и плотно в любой области. Но задачей человека разумного не является протест против факта существования явлений природы или общества. Задачей является их разумное использование - неброское и негероическое. И сейчас мы понимаем, что создание нерыночных гомеостатических экономических механизмов, которые уже к концу века привели к процветанию, а в дальнейшем создали экономическую систему, иронически называемую "Земной рай", было возможно только на пути последовательного системного программирования разных Големов.

Ситуацию в канонической версии облегчала незамкнутость системы, что, собственно, и позволило герояв выйти за рамки "теоремы о легальном воздействии..." В более раннем варианте текста выполняется классическое триединство времени-места-действия. Конфликт ограничен рамками условного "семьдесят шестого этажа", и система является строго замкнутой.

Здесь дело обстоит значительно хуже. Амперян и Привалов - не худшие из магов - продержались только три дня. К концу текста они готовы полностью перейти под защиту административного эгрегора .

Ситуацию спасает появление Феодора Симеоновича и Кристобаля Хозевича. "Они были в неописуемом гневе. Они были ужасны. Там, куда падал их взор, дымились стены и плавились стекла. Вспыхнул и обвалился плакат про народ и сенсации. Дом дрожал и вибрировал, дыбом поднялся паркет, а стулья присели на ослабевших от ужаса ножках. Это невозможно было вынести, и Тройка этого не вынесла."

Некоторыми критиками это "явление" рассматривается, как классический "бог из машины". По-моему, напрасно. В замкнутой системе взаимодействуют не сами Големы, а лишь их представления , и борьба с "Тройкой" в такой ситуации под силу "ведущим из магов". Никакого же иного воздействия на систему оказать нельзя - именно вввиду замкнутости.

Так что, два варианта повести демонстрируют нам два приема решения конфликта "Голем-Голем", важнейшей проблемы семидесятых. Сила знаний позволяет осуществить - в отсутствии социальной замкнутости - программирование Голема. Сила личности позволяет сокрушить представление , некротический образ Голема. Если, конечно, система замкнута, и образ действительно некротический.

Перечитав эти строки, я с огорчением заметил, что достичь поставленной цели - "вписать" исторические повести-фэнтези "Понедельник начинается в субботу" и "Сказка о Тройке" в контекст Реальности шестидесятых годов XX столетия, мне все-таки не удалось. Но, может быть, этого и не требовалось. Все равно мне неизвестны источники, лучше ,чем эти две книги, передающие эмоции, настроения, романтику - саму атмосферу шестидесятых. И я не столь самонадеян, чтобы попытаться создать такой текст самостоятельно.

Переслегин С.Б.

Арихада, зима 256 г.

[наверх]