|
К рубрикатору «Эссе и статьи Переслегина» |
Сменить цвет |
Опубликована в журнале "Отечественные записки" 2002, N10
На рубеже веков события обычно ускоряются. В августе 1991 года завершилась эпоха биполярного мира, военного противостояния и угроз ядерной войны. Всего через десятилетие, 11 сентября 2001 года, стало прошлым «новейшее время» — эпоха посттоталитарных демократий. Разом устарели политические доктрины, государственные институты и военные стратегии. К счастью, российская «военная реформа» буксовала все эти годы. Раз ничего не было построено «вчера», «сегодня» ничего ломать. Но надо создавать заново, потому что армия, способная отвечать на вызовы внешних и внутренних противников страны, есть «непременное условие» выживания государственности.
Ситуация вокруг так называемых «вооруженных сил страны» усугубляется общемировым кризисом индустриального уклада жизни, а следовательно, и индустриальных современных армий. Грядет не просто очередная «эпоха перемен», но глобальный системный сдвиг. В человеческой истории было всего-то два события подобного масштаба: неолитическая и индустриальная революции. Первая произошла в X–VII тысячелетии до н. э. и ознаменовалась переходом от присваивающей экономики к производящей. Вторая датируется серединой II тысячелетия н. э.; ее конечным результатом стало создание капиталистической экономики и машинного производства.
Чтобы выжить в условиях смены фаз развития, этносу и актуализирующему его государству придется напрячь все силы. И военная реформа нужна сегодня не столько для решения институциональных задач государственного строительства, сколько для поддержания жизнедеятельности социального организма вблизи постиндустриального барьера. Речь идет, по сути, о создании «национального резерва», обладающего необходимыми возможностями (в первую очередь, организационными), чтобы демпфировать острый фазовый кризис.
Подобный проект подразумевает обращение к собственному историческому опыту: так или иначе, Россия воспринималась «миром существующим», чаще всего, как великая военная держава.
Кратко обозначим цивилизационные фазы развития.
Архаичная фаза была первой и наиболее длительной, включала в себя антропогенез и две первые эпохи первобытно-общинной формации: палеолит и мезолит. Характеризовалась присваивающей экономикой и высокоразвитой трансценденцией; формами экономической жизни были охота, собирательство и, не в последнюю очередь, ритуальная магия. «Кровью» архаичной экономики были обработанные кремни 1 .
Традиционная фаза — это неолитическая и энеолитическая эпохи первобытного общества, а также Древность и Средневековье. В этой фазе господствует сельскохозяйственное производство, именно зерно является «кровью» экономики. Демографическая динамика экспоненциальна, характерные скорости составляют около 120 километров в сутки (лошадь, парусный корабль 2 ), социально используемые энергии соответствуют теплоте сгорания каменного угля.
Индустриальная фаза может быть расчленена на капиталистическую и госкапиталистическую формации. Первая включает века Возрождения, Реформации, Просвещения, Промышленной революции, вторая — века Мировых войн и посттоталитарной демократии. Экономика базируется на машинном производстве и всепланетной системе обмена, ее «кровь» — энергоносители. «Индустриальные» скорости превосходят 1 000 километров в сутки, характерные энергии выросли вдвое по сравнению с традиционной фазой и соответствуют теплоте сгорания нефти.
Военная история подразумевает «рамку» экономической географии: какими бы аспектами исторического бытия России мы ни интересовались, нам не уйти от обсуждения природных условий, в которых формировался русский этнос.
Происхождение славянской племенной общности известно нам «с точностью до легенды». В советское время родословную славян протягивали чуть ли не к скифам, но с определенной уверенностью можно сказать лишь то, что славянский праэтнос сформировался в условиях Восточной Европы, и произошло это исторически довольно поздно.
Возможно, славяне — один из этносов, порожденных временем Великого переселения народов. Во всяком случае, именно с сильнейшими антропотоками, пронизывающими в III веке н. э. территорию Восточной Европы, связывают выделение восточных славян как самостоятельной общности.
Эта этническая группа не приняла участия в исторических событиях, изменивших в V–VII столетии лицо Европы. Гуннские завоевания, гибель Римской империи, создание «варварских королевств» и их христианизация — все это никак не затронуло многочисленный земледельческий народ, облюбовавший для поселения среднее течение Днепра.
Формирование централизованного государства восточных славян происходило крайне медленно, и, по-видимому, мифология не напрасно связывает ускорение этого вялотекущего процесса с «призванием варягов». Интересно, что устная традиция обуславливает само возникновение русской государственности, во-первых, пришлой военной силой и, во-вторых, добровольным заимствованием чужих культурных форматов.
К IX веку Киевская Русь получила, наконец, все атрибуты феодальной государственности и почти сразу перешла к активной экспансии в направлениях на север и запад. Понятно, что такая политика потребовала создания централизованных и достаточно мощных вооруженных сил.
С технической точки зрения княжеские дружинники были вооружены и оснащены никак не хуже западноевропейского рыцаря. Тем не менее эпохи рыцарства Киевская Русь не знала, что привело ко многим важным последствиям.
Сэмюэл Хантингтон проводит свою границу между европейской и «православно-католической» славянской цивилизацией по восточной границе Польши. В действительности эта граница возникла задолго до христианизации Польши и никогда не носила конфессионального характера.
Европейские государственные образования формировались под сильнейшим воздействием Римской империи и ее катастрофического распада. Соответственно, они наследовали римские дороги, римское (в своей логике) право, римские города, римское сельское хозяйство. Но гибель Империи сопровождалась разложением ее производственных механизмов. Прежде всего это означало деградацию экономически самостоятельного крестьянства, являющегося социальной базой сильной и устойчивой на поле боя пехоты.
Поскольку такая пехота является основой любого боевого порядка, Западная Европа оказалась перед необходимостью создать войско, не нуждающееся в упорядочении. Это войско могло быть лишь конным (из соображений подвижности) и поэтому крайне немногочисленным: в условиях натурального хозяйства боевой конь был слишком большой ценностью.
Со временем эти структурообразующие принципы привели к созданию средневекового рыцарства с его своеобразным кодексом чести. Малочисленная рыцарская знать могла исполнять свои социальные функции только при бесстрашии, возведенном в абсолют. Но это подразумевало, что боевой порядок рыцарей был исключительно однолинейным (оказаться во второй линии значило проявить трусость). Понятно, что управлять «рыцарским частоколом» в бою не было никакой возможности, даже если предположить, что рыцари вообще могут реагировать на чьи-то распоряжения.
Как следствие, в отличие от обычной армии, построенной на иерархии и индуцирующей отношения господства/подчинения, рыцарское войско порождало некий дух корпоративного равенства и подчеркнутой независимости.
Учтем теперь, что рыцари были весьма малочисленны (десятки, лишь во втором тысячелетии н. э. — сотни). В реальном бою гибель даже одного рыцаря воспринималась как существенная проблема для продолжения боевых действий. Это возвело в военный принцип повышенную ценность человеческой жизни. В сущности, «habeas corpus» с его акцентом на права личности вырос из несостоятельности европейской раннесредневековой пехоты.
Киевская Русь создавалась как государство вне римского экономического пространства и не была затронута процессами деградации крестьянства. Соответственно, русское войско имело надежную пехоту и могло позволить себе классические боевые порядки.
А эти порядки несли с собой иерархию, управление, дисциплину — в том числе и для княжеской дружины.
Здесь следует заметить, что если западноевропейский военный эпос подчеркнуто аристократичен, то русские былины (хотя создавались и исполнялись они при княжеских дворах) носят в значительной мере «крестьянский», «варварский» характер. В тройке богатырей старшим является не дружинник Добрыня Никитыч, а селянин Илья Муромец — ситуация, для Западной Европы абсолютно невозможная.
На формирование русского военного искусства наложили отпечаток следующие обстоятельства:
Необходимо особо подчеркнуть то обстоятельство, что у Киевской Руси отсутствовали серьезные военные и политические противники. Взаимодействие с Великой степью и государственными образованиями, время от времени актуализирующимися на южных границах, носило в целом добрососедский характер. Как следствие, армия приобрела опыт «карнавальной войны», ведущейся по определенным правилам и не имеющей ясной стратегической цели.
В XIII столетии это привело к государственной и национальной катастрофе.
Причина неожиданного всплеска пассионарности народов Центральной Азии, привычно объединяемых идентификатором «монголо-татары», не вполне ясна до сих пор. Кажется естественным связать ее со вступлением Земли в очередной климатический оптимум, что подразумевает не только виноградники на Ньюфаундленде и леса в Гренландии, но и изменение режима увлажнения Великой степи. Резкое увеличение продуктивности пастбищ в XIII веке объясняет принципиальную возможность трансконтинентальных конных рейдов, но не отвечает на вопрос, откуда в этносе, до того не знавшем военного искусства, возникло вдруг поколение гениальных полководцев?
Монголы ввели в военный обиход концепцию массовой подвижной армии, состоящей из легкой и тяжелой конницы и подвижного обоза. Их командиры умели увязывать между собой действия стратегически разобщенных «армейских групп» на огромном евразийском театре военных действий 3 (задача, с которой так и не удалось справиться фельдмаршалам Третьего рейха). Монголы с одинаковой легкостью превращали в стратегические победы и частные тактические успехи, и серьезные оперативные неудачи.
Все военные кампании полководцев Чингизхана преследовали решительные цели. Речь шла не об ординарной победе, но о полном разгроме противника, об уничтожении его армии, физическом истреблении административной и военной элиты, разрушении государственной экономики.
Оценить подобные действия, определить их в качестве эффективного способа ведения войны русские князья были не в состоянии. Уже это предопределило их поражение: четкой и целеустремленной стратегии монголов они смогли противопоставить лишь простейшую оборонительную тактику. Монголы, однако, умели не только осаждать крепости, но и брать их прямым штурмом, так что тактика обороны с опорой на укрепленные пункты была заведомо самоубийственной.
Результатом кампании 1237–1239 годов стало уничтожение Киевской Руси. Теперь перед русским военным искусством стояла только одна задача: сохранить существование народа. Это подразумевало необходимость поиска «модуса вивенди» с победителем.
В течение последующих двухсот лет вся политическая история России строилась вокруг взаимоотношений с Ордой, а вся военная стратегия русских княжеств сводилась к попыткам найти «асимметричный ответ» на вызов ордынской конницы 4 .
Во второй половине XIII века характер монгольского завоевания меняется: победители пытаются организовать жизнь на подвластных им территориях. Выжившие русские князья становятся лояльными вассалами Орды. На Русь постепенно проникают элементы культуры самой Монголии, Китая, Хорезма. Начинается генетическое перемешивание победителей и побежденных.
В этот период формируется русский национальный характер, и русская армия обретает ряд специфических черт, которыми она будет отличаться на протяжении всей своей истории.
Русские учились военному делу у Орды, хотя применяли полученные знания к совершенно другой военной машине. Монголы действовали массой — «множество пугает…», и русская армия всегда, во все эпохи стремилась к максимально возможной численности. Монголы использовали глубокие расчлененные построения, которые на века стали «визитной карточкой» русского стиля ведения войны. Монголы были равнодушны к боевым потерям, и подобное равнодушие по сей день характеризует русское командование.
Такая безжалостность имела стратегическое обоснование. В XIII–XIV веках речь шла, как уже отмечалось, о физическом выживании народа. Это подразумевало ряд ситуаций, в которых боевая задача войска состояла именно в том, чтобы истечь кровью.
Именно тогда сформировалась — как характерная особенность русской армии — устойчивость в обороне: если русские солдаты действительно решили защищать какую-либо позицию, то овладеть ей можно было, только полностью уничтожив защитников. «В воле Вашего Величества бить русских правильно или неправильно, но они не побегут…» Среди боев, выигранных благодаря экстраординарной стойкости войск, следует назвать Грюнвальд (1410), Цорндорф (1758), Кунерсдорф (1759), оборону Шипкинского перевала (1877–1878). Не случайно, что именно оборонительные по своей структуре сражения — Куликовская битва(1380), Полтава (1709), Бородино (1812), Сталинград (1942) — знаменовали собой этапы возвышения Руси/России/СССР.
Монгольскому игу мы обязаны и такой отличительной чертой русской военной политики, как нацеленность на конечный результат. Война могла продолжаться веками (примером тому борьба с Оттоманской Портой), сопровождаться тяжелыми поражениями, но в конечном итоге Россия получала то, что хотела. Цена победы — и это тоже наследие ордынского военного искусства — значения не имела. Очень интересно проследить в масштабах столетий эту неторопливую целеустремленную стратегию, часто маскирующуюся под локальную неустойчивость и «сиюминутность» политики. Исторически значителен феномен создания Англией великой Британской империи, но превращение Московского княжества в Россию — процесс не менее впечатляющий, особенно если вспомнить, что вначале этого пути Русь не обладала даже политической независимостью.
Столетия борьбы с монголо-татарами принесли Руси, скорее, опыт поражений, чем счастье побед. Тем не менее в этот период была выиграна самая важная в истории страны битва и проведена самая красивая военная кампания. Речь идет о сражении на Куликовом поле и о «стоянии» на реке Угре.
Схема великой победы Дмитрия Донского, как и предшествующего четкого и грамотного стратегического маневрирования, есть в любом школьном учебнике по истории. Можно добавить только одно: продуманность подготовки к войне, порядок сосредоточения войск, пятичленное построение оборонительных порядков, принятая тактика боя — все это доказывает, что Дмитрий Донской был знаком с китайским военным искусством. Равным образом блистательная блокадная операция, проведенная Иваном III на реке Угре (ограничения подвижности конной в своей массе ордынской армии, неожиданное отступление, «приглашающее» противника переправиться через реку и принять бой в самых невыгодных условиях, последовательное стратегическое использование овладевшей врагом растерянности в целях полного его разгрома), заставляет вспомнить стратегическое искусство Сунь-Цзы.
В своей последующей военной истории Россия использовала метод, названный английским историком Бэзилом Лиддел-Гартом непрямыми действиями, гораздо реже. Может быть, непрямая стратегия рассматривалась русскими полководцами как последний резерв и приберегалась на тот крайний случай, когда иного спасения уже не видно?
Следующий этап военной истории России сугубо «неинтересен». Создается централизованное государство. Не слишком стесняя себя в используемых средствах, московские князья превращаются в русских царей, сокрушают последние остатки средневековой «вольницы» (открывая при этом одни пути развития и закрывая другие — примером тому судьба Новгородской торговой республики), определяют стратегические цели и реализуют их «по Стейницу» — «простыми и не блестящими средствами». Ни одна из кампаний Ивана Грозного не была сколько-нибудь красива, многие были откровенно неудачными, но постепенно к России присоединяется Сибирь, первая и самая ценная колония, сыгравшая для нашей страны такую же роль, как Галлия для Римской империи или Индия для империи Британской 5 . Постепенно ликвидируются остатки Золотой Орды (Казанское, Астраханское, Сибирское ханства) на окружающих Русь землях, и сами эти земли мало-помалу становятся частью русского «хоумленда». Начинается многовековая борьба с Польшей, причем на первых этапах этой борьбы Русь терпит непрерывные поражения, дело доходит даже до оккупации самой Москвы и «учреждения» на троне польского ставленника.
«Смутное время» играет в военной истории Руси почти такую же роль, как ордынское иго. На сей раз восстановление государственности произошло очень быстро, а правящие элиты отделались легким испугом. Которого, впрочем, не забыли: отныне одной из важных целей русской политики становится уничтожение Польши как независимого государства. К концу XVIII столетия эта задача была «в общем и целом» решена (1795 год).
В период становления Империи выявилась еще одна «наследственная» черта русского военного механизма — ригидность, склонность к застою. Известно, что любая армия готовится к прошлой войне, но российская армия ориентировалась в своей деятельности на события прошлых веков. Как следствие, армия постепенно полностью теряла соответствие с реальностью и приходила в состояние полного разложения. Время от времени такое положение дел создавало реальную угрозу российской государственности, тогда старая армия уничтожалась «сверху», и на ее месте создавалась новая по новейшим зарубежным образцам. Среди таких «реформ» (на деле являющихся революциями) наиболее известна Петровская.
Деятельность государя-реформатора проанализирована самым подробным образом, однако на одном аспекте его преобразований имеет смысл остановиться. Петр, вне всякого сомнения, был воплощением варварского менталитета 6 России. Подобно большинству варваров, он имел сугубо детский взгляд на мир, Империя была для него «стратегической ролевой игрой». Армия Петра выросла из игровых «потешных» полков, большой игрушкой был флот. Как великий Император, Петр не знал слова «нельзя». Как большой ребенок, он не понимал, что такое «невозможно». В результате за четверть века Россия преодолела двухвековую отсталость и буквально ворвалась в число великих держав. В течение десятилетия выросла на невских болотах новая столица Империи, скопированная идейно с Александрии и Константинополя, архитектурно — с Венеции и Амстердама, стратегически с Аахена и Вены, но ставшая при этом великим русским городом.
Импульса, сообщенного России Петром Великим, хватило на 100 лет.
При преемниках государя-реформатора политическое значение России продолжает возрастать. К концу XVIII столетия страна становится крупнейшей и сильнейшей в военном отношении европейской державой. Эпоха прославлена многими замечательными именами русских полководцев и десятками блистательно выигранных ими сражений, но здесь имеет смысл остановиться только на одном — первом среди равных — генералиссимусе графе А. В.Суворове.
В своей классической работе «Strategy of indirect operation» Лиддел-Гарт рассказывает о десятках полководцах, о сотнях боев и сражений, но имя Суворова он даже не упоминает. Ситуация странная, если не сказать скандальная: кампании Суворова выгодно выделяются на общем фоне военного искусства XVIII века четкостью, краткостью и результативностью. При этом действия Суворова воспринимались стратегически и тактически совершенно прямыми. Весь же остальной опыт мировой истории подтверждал теорию, согласно которой прямые действия приводят если не к немедленной катастрофе, то к серьезным потерям и затягиванию войн.
Победы Суворова нельзя объяснять численным превосходством. Тем более нельзя объяснять их качественным превосходством русских войск. Откровенно говоря, Суворов имел в своем распоряжении заведомо негодное орудие войны, причем иногда несоответствие качества войск стоящим перед ними задачам выглядело просто трагическим. Так, в кампании 1799–1800 годов «крепостная» армия, набранная по системе рекрутского набора, сражалась начужой территории с победоносными войсками Французской Республики, воодушевленными идеалами революции и возглавляемыми талантливым полководцем.
Вклад А. В. Суворова в военное искусство требует дополнительного изучения. Похоже, он исповедовал стратегию непрямых действий, замаскированных под огульное наступление. Суворов вовсе не стремился к бою на любых условиях, он обладал блестящим талантом навязывать противнику сражение, к которому тот был — именно в этот момент и в этом месте — совершенно не готов. То есть непрямые пути Суворова лежали, прежде всего, в психологической плоскости.
В сущности, генералиссимус Суворов использовал не традиционную и даже не индустриальную, а постиндустриальную стратегию — стратегию чуда. Через полтора века нечто подобное продемонстрировали миру генералы вермахта и адмиралы Страны восходящего солнца.
Военная история индустриальной России наполнена скрытым трагизмом. ВXIX–XX веках мир менялся слишком быстро для склонной к застою русской армии. Почти в каждую войну она вступает материально и организационно неподготовленной; попытки всякий раз решать возникающие проблемы за счет одной только стойкости войск приводят к страшным потерям и, в конечном счете, обескровливают страну. Логика развития заставила Россию/Советский Союз воевать со всем миром. Это закончилось национальной катастрофой и очередным «смутным временем». Разумеется, как это уже вошло у России втрадицию, поражение трансформируется в победу. Вопрос лишь — когда и какой ценой?
Серьезная ошибка была допущена Россией в славном для нее 1812 году, когда государь не прислушался к мнению М. Кутузова, желающего прекратить войну сразу после гибели наполеоновской «Великой армии». В рамках плана Кутузова, следовало возобновить союз с Францией, разделить с ней сферы влияния на континенте, постепенно включить Первую империю в орбиту своей политики и готовиться к решительной схватке с Великобританией. План, основанный на запредельном риске, но дающий России шанс на ускоренное капиталистическое развитие и достижение европейской гегемонии.
Британские непрямые действия в области политики оказались сильнее увещеваний дуайена русской армии, и с 1812 года Россия перестает быть для Великобритании субъектом политики и становится ее объектом. Достойна уважения последовательность, с которой британская элита проводила в жизнь стратегический замысел использования России для достижения целей английской дипломатии — вне всякой зависимости от политических реалий. Россия могла быть союзником или противником, это меняло лишь тактику взаимодействия, но не оказывало влияния на большую стратегию.
Крымская война была спровоцирована Великобританией для решения одной, но существенной в рамках ее приоритетов цели — захвата Петропавловска-Камчатского. Стратегически все было оформлено как нельзя лучше: против России, находящейся в полной международной изоляции, была создана коалиция крупнейших мировых держав. Против русской армии, с ее рекрутско-крепостной системой набора, устарелой на две исторические эпохи организацией, традиционно бессильным тылом, устаревшим военным снаряжением выступили первоклассные европейские войска, вооруженные нарезным оружием и поддержанные паровым флотом.
Никакой стратегии, позволяющей «мануфактурной» армии сопротивляться «индустриальной», в природе не существует. По логике вещей война ожидалась короткая и результативная. Захватив Севастополь, Петропавловск и Кронштадт, союзники должны были продиктовать России условия капитуляции.
Однако обреченная на поражение русская армия в очередной раз продемонстрировала свою исключительную стойкость в обороне. Союзники так и не добились ни одной из своих целей, и единственным реальным достижением войны явилась пятнадцатилетняя нейтрализация Черного моря.
Трагедия Севастополя повторилась спустя полвека под Порт-Артуром. Хотя на сей раз с Россией воевала не европейская коалиция, но второстепенное азиатское государство, только добивающееся вступления в избранный круг великих держав, русская армия и флот вновь оказались инфраструктурно и технически неподготовленными к войне, а русская дипломатия не смогла удовлетворительно решить ни одной из поставленных перед ней задач.
Русско-японская война обошлась России гораздо дороже, нежели Крымская. В стране резко усилились революционные настроения. Были потеряны важнейшие позиции на Дальнем Востоке. Пошатнулся престиж страны как военной державы, что немедленно поставило под сомнение финансовое и экономическое процветание Империи. И главное, единственная серьезная попытка России перейти от материковой стратегии к океанической — создать сильный флот и начать борьбу за Тихий океан — потерпела крушение. В 1905 году Россия потеряла шансы когда-либо иметь сильный военный флот, а с ним — развитое коммерческое судоходство и долю в мировой торговле.
Первая мировая война 1914–1918 годов убедительно демонстрирует и сильнейшие, и слабейшие черты русской военной машины. После порт-артурской и цусимской катастроф в армии и на флоте был наведен относительный порядок, выстроена стройная система мобилизации и развертывания войск и относительно работоспособная система их снабжения. В целом была решена кадровая проблема, офицеры и генералы в значительной своей массе имели свежий боевой опыт. Вместе с тем русская дивизия была «перегружена» батальонами (16 против 12 в германской армии), что при недостатке артиллерии неизменно приводило к излишним потерям 7 .
Россия вступила в войну, имея адекватный план боевых действий, причем Генеральный штаб удержался от искушения рассматривать войну через призму интересов только своего фронта 8 .
С точки зрения исторической обусловленности русского военного искусства особый интерес представляют два сражения Великой войны — Галиция и Саракамыш.
В Галицийской операции русское командование попалось на чужую стратегическую разработку. Весь план «А» войны с Австро-Венгрией был построен на допущении, согласно которому противник сохранит план развертывания, известный русскому командованию. В действительности фельдмаршал Конрад сдвинул сосредоточение войск на 100 километров к западу, вследствие чего обходящее северное крыло русских войск само попало под фланговый удар. В ходе ожесточенного Люблин-Холмского сражения 4-я и 5-я армии Юго-Западного фронта потерпели тяжелое поражение, однако австрийское наступление развивалось крайне медленно, ввиду традиционной стойкости русских войск в обороне. Особенно выделяется операция XIX армейского корпуса, который, будучи практически окружен превосходящими силами австрийцев, сумел за счет маневра артиллерией нанести противнику тяжелое поражение и восстановить свою связь с 5-й армией.
В результате русскому командованию удалось выиграть на Люблинском направлении столько темпов, сколько потребовалось для того, чтобы решить в свою пользу Галич-Львовскую операцию 3-й и 8-й русских против 3-й и 2-й австрийских армий. К первым числам сентября 1914 года сложилось неустойчивое равновесие: обе стороны достигли успехов на своем левом фланге. Однако события на юге развивались быстрее и острее, нежели на севере. В этих условиях Конрад перебросил на Львовское направление свою 4-ю армию и начал контрнаступление в общем направлении на Львов. Великий князь Николай Николаевич полностью положился на способность 8-й армии сдерживать противника и, сконцентрировав подвозимые по мобилизации резервы на крайнем правом фланге сражения, неожиданно для противника возобновил Люблин-Холмскую операцию.
Сражение завершилось отходом австрийской армии за реку Сан и ознаменовало собой конец Австро-Венгерской империи. Фельдмаршал Конрад потерял 325 000 человек и 400 орудий, в том числе 100 000 пленных. Более половины этих потерь пришлось на завершающий период операции. Русские потеряли 230 000 человек и 94 орудия, причем основная доля потерь пришлась на первый этап сражения.
Еще более показательным было сражение под Саракамышем зимой 1914–1915 годов. Вновь русское командование пропустило момент перехода противником в наступление с решительными целями. Энвер-паша, искусно сосредоточив свои войска зимой на Кавказском фронте, нанес неожиданный удар, имея целью захватить город и станцию Саракамыш, через которую проходили все коммуникации русской армии. Потеряв Саракамыш, армия была бы оттеснена к впадине Аракса, что означало бы в условиях снежной и холодной зимы ее полное физическое уничтожение.
Уяснив всю опасность наступления противника, исполняющий обязанности командующего Кавказской армией 9 генерал Мышлаевский отдал приказ об общем отступлении и, поручив оборону Саракамыша случайно оказавшемуся на этой станции полковнику Букретову, бежал в Тифлис.
Хотя русские войска и были лишены единого командования, генералу Юденичу 10 удалось организовать переброску войск к Саракамышу, а полковник Букретов, приняв под командование две дружины ополчения и двести выпускников школы прапорщиков, организовал оборону Саракамыша от двух турецких армейских корпусов. Приказ об отступлении Юденич отменил (хотя не имел на это полномочий): «если мы будем отступать, то в конечном итоге будем разбиты обязательно; если мы будем вести решительный бой до конца, то можем или быть разбиты, или победить; т. е. в первом случае результат будет обязательно отрицательный; во втором может быть и положительный».
Букретов со своей сводной ополченской командой удерживал Саракамыш в течение трех критических суток, потом подошли подкрепления, и неизбежный разгром превратился для русских в громкую победу. Два турецких корпуса замерзли в снегу, их командование попало в плен. Третья турецкая армия прекратила свое существование как реальная боевая сила.
Яркие победы, одержанные русской армией в Первой мировой войне, не принесли стратегического успеха. Россия вновь оказалась перед необходимостью радикальной перестройки своей военной и экономической системы, что, прежде всего, требовало создания новой инфраструктуры.
Страна попала в положение, из которого не было выхода: время для промышленной реформы безнадежно упущено, и провести ее сколько-нибудь разумным образом нет никакой возможности. Ожидаемая победа (к концу 1916 года военное положение центральных держав было бесперспективным) лишь законсервировала бы российские проблемы еще на одно поколение.
В этих условиях русская нация решилась на отчаянный шаг, вытекающий, однако, из предшествующей логики развития: осуществить промышленную и инфраструктурную перестройку, любой ценой и не считаясь ни с какими правилами.
Партии большевиков пришлось проводить в жизнь программы электрификации и индустриализации страны 11 . К концу 1960-х годов Советский Союз / Россия имел развитую промышленную экономику и вполне отвечающую текущему «стандарту де-факто» армию 12 .
Один из законов стратегии гласит, что равные позиции преобразуются в равные. В 1980-х годах Россия вновь столкнулась лицом к лицу с проблемой инфраструктурной перестройки. Положение «догоняющего» вообще бесперспективно: ценой колоссальных усилий, ценой ментального и физического обескровливания русского народа удалось лишь законсервировать разрыв между Россией и передовыми странами. СССР завершил создание индустриальной экономики в тот момент, когда Соединенные Штаты поставили вопрос о перспективах постиндустриального развития.
Катастрофа коммунистического режима в 1990-х годах столь же закономерна, как и его победа в начале столетия. Вновь Россия оказалась перед неразрешимыми задачами и вновь нашла в себе силы нарушить все писаные и неписаные правила и действовать, не считаясь ни с чем.
Ситуация несколько облегчается тем, что впервые с середины XIX столетия у страны появилась ясная стратегическая цель и перспективы выйти из положения «вечно догоняющего».
К настоящему времени индустриальная фаза полностью исчерпала потенциал своего развития. Конечность размеров земного шара вызвала к жизни процессы глобализации, а попытки найти новые реальные рынки или хотя бы сконструировать искусственные квазирынки привели к созданию «экологических производств». Эти меры паллиативны и — уже поэтому — недостаточны. Мы должны, следовательно, предсказать системную катастрофу индустриальной экономики и последующее «первичное упрощение» мира.
Альтернативой является преодоление постиндустриального барьера путем создания принципиально иной системы деятельностей. Эта задача носит стратегический характер и отчетливо рефлектируется, по крайней мере, четырьмя странами: США, Германией 13 , Японией и Россией. Каждая из этих стран имеет свои шансы в предстоящей «постиндустриальной гонке».
В связи с вышеизложенным очевидно, что проектируемая сейчас реформа российских вооруженных сил должна носить постиндустриальный характер и осуществляться весьма жесткими методами — по аналогии с петровскими и сталинскими военными реформами. Практически речь идет о ликвидации современной конскрипционной армии как небоеспособной и создании вместо нее принципиально иной армии. Петр Великий оставил нам не только пример такой радикальной военной перестройки, но и способ ее безболезненного осуществления. Новая армия должна создаваться как «потешные полки».
Здесь необходимо подчеркнуть, что если конскрипционная армия построена на страхе и держится только страхом, то наемная армия, предмет мечтаний российской интеллигенции и думских политиков, построена на деньгах и держится только деньгами. Она и бесполезна в рамках сложившейся парадигмы русского военного искусства.
Мы видим решение в создании добровольной армии, эксплуатирующей естественный интерес человека к оружию и его использованию, стремление к физическому совершенству, культ психологической стойкости и стремление принадлежать к элитной военной среде обучения и воспитания. Но этот «элитный клуб» российской чести еще необходимо создать.
Такая армия должна стать основой стабильности государства и инструментом постиндустриальной социокультурной переработки проходящих через нее лиц.
Следует, однако, понимать, что такая армия не способна прикрыть территорию страны от хорошо организованного терроризма (тем более эта задача не под силу сегодняшней российской армии, носящей индустриальный характер, во-первых, и находящейся в состоянии разложения, во-вторых). Защитить мирных граждан от современных неаналитических способов ведения войны, подобных тем, что были применены 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке или 23–26 октября 2002 года в Москве, невозможно в принципе: принимая те или иные «действенные меры», военные и политические руководители просто обманывают себя. Только все население страны, вооруженное современным оружием и психологически подготовленное к действиям в экстремальной ситуации, может справиться с хаотическим террором. И в этой связи трагедия «Норд-Оста» должна инспирировать «постиндустриальные» изменения в законодательстве и, прежде всего, принятие закона, гарантирующего право граждан на ношение и применение оружия.
Операции в Нью-Йорке, Москве и на острове Бали носят двухуровневый характер. На видимом уровне действуют террористические соединения (Т-группы), дешевые, не представляющие особой ценности и, как правило, «одноразовые». На втором уровне, невидимом, существует координирующий аналитический штаб (А-группа). Такой штаб должен обладать культурой военного планирования, опытом действия в условиях «управляемого хаоса», продуманной доктриной террористических операций. Никакие «этнические мусульмане» подобным требованиям не удовлетворяют. Речь может идти только о странах и регионах, участвующих в «постиндустриальной гонке» и овладевших рядом когнитивных техник.
АТ-стратегия, насколько можно судить, представляет собой адекватную форму борьбы постиндустриальной армии с индустриальными государствами.
Таким образом, «следующие русские вооруженные силы» могут состоять из следующих структурных звеньев:
Во всяком случае, такое развитие русской военной машины отвечает как вызовам сегодняшнего дня, так и военно-исторической логике.
1 . Мало известно, что уже в эпоху мезолита существовала крупномасштабная система обмена: кремни, добытые в Карпатах и обработанные на Волге, находят в Двуречье и Индии. На Мальте обнаружен огромный подземный храм, предназначенный, по мнению археологов, для массовой подготовки жриц. Понятно, что сам остров в таком количестве священнослужителей не нуждался. [ Назад ]
2 . Понятно, что суточный пробег может быть гораздо больше, но корабль зависит от погоды. [ Назад ]
3 . Заметим, при отсутствии адекватных карт. [ Назад ]
4 . С рыцарской конницей новгородская пехота, обученная сомкнутому строю и взаимодействию с княжеской дружиной, справилась в 1242 году играючи (Ледовое побоище): факт, который дает представление о той судьбе, которая постигла бы Западную Европу, продолжи полководцы Чингисхана свое наступление «к последнему морю». [ Назад ]
5 . Завоевание Сибири было крупномасштабной и очень сложной (прежде всего, с организационной и финансовой точек зрения) государственной акцией. То, что большинство любителей истории и даже некоторые профессионалы связывают это событие исключительно с «харизматической фигурой» беглого казака Ермака Тимофеевича, характеризует лишь действенность официальной пропаганды царя Ивана и его несколько тяжеловесный юмор. [ Назад ]
6 . Различаются четыре основных типа менталитета. К «древним» относятся варвары и аристократы, к «молодым» — интели и буржуа. Исторически среди властителей Руси почти не встречаются аристократы и совсем нет буржуа. Для варварского менталитета характерна высокая выживаемость, умение удивляться окружающему миру, острота и непосредственность реакций, жизненная активность, склонность к риску, пренебрежение правилами и абстрактными религиозно-философскими категориями. [ Назад ]
7 . Считалось, что «лишние» батальоны компенсировали недостаток артиллерии. В действительности они лишь подрывали подвижность дивизии, затрудняли управление и снабжение. Одна из столь характерных для русской военной машины организационных нелепиц. [ Назад ]
8 . Критика Восточно-Прусской операции построена на непонимании реального положения дел. Наступление против Австро-Венгрии требовало удержания за собой «Польского балкона». Ослабляя военные усилия на этом направлении и сосредотачивая войска против Австро-Венгрии, Россия брала на себя риск немецкого контрудара в общем направлении на Седлец. Такой контрудар вызвал бы отход Юго-Западного фронта вне всякой зависимости от достигнутых там успехов: по условиям местности русские войска не могли выигрывать темпы в Карпатах быстрее, чем терять их в северной Польше. Следует также помнить, что решающая для всего хода войны победа союзников на Марне была обусловлена переброской двух немецких корпусов в Восточную Пруссию, и в этом смысле можно сказать, что русская стратегия спровоцировала германское командование на эту решающую ошибку. Правда, стратегический успех кампании 1914 года был оплачен ценой погибшей в Мазурских болотах 2-й армии Самсонова, но, как уже отмечалось, русское военное командование с потерями не считалось. [ Назад ]
9 . Формально армией командовал наместник Кавказа граф Воронцов-Дашков. [ Назад ]
10 . Юденич был начальником штаба армии, но в момент начала сражения вступил в командование 2-м сводным корпусом. Общее управление должен был осуществлять командующий 1-м Кавказским корпусом генерал Берхман, но последний сосредоточил свои усилия на подготовке отступления своего корпуса. [ Назад ]
11 . План ГОЭЛРО был построен на основании разработок комиссии по естественным ресурсам России (КЕПС), созданной в 1915 году. [ Назад ]
12 . Освещение событий Второй мировой войны требует отдельной статьи. Отметим лишь, что тяжелые поражения советских войск в начальный период этой войны во многом определялись незавершенностью индустриальной революции. Промышленность СССР уже выпускала танки и самолеты (притом в количествах, превосходящих всякие разумные нормы), но эта промышленность еще не могла наладить производство всех тех «мелочей», без которой боевая техника обречена оставаться металлоломом: средств снабжения, связи и управления. [ Назад ]
13 . Как «хоумлендом» Европейского союза. [ Назад ]
© 2002 Р.А. Исмаилов