В. Гончаров

Механизированные корпуса РККА в бою: Дубно-Луцк-Броды, июнь 1941 года.

Кто-то хнычет, кто-то пишет: 
Оба время тратят даром. 
Нет на свете правды выше 
правды фланговых ударов.
 
Убедит судью любого, 
даже полк отборных судей, 
ослепительно сурова, 
правда башенных орудий. 

(Лев Вершинин)


I

Трагедия, пережитая Красной Армией летом 1941 года, давно и многократно отражена в 
романах, мемуарах и сухих исторических трудах. Но до конца ее можно понять, лишь осознав, 
насколько Сталин и все руководство РККА верили в мощь советских танковых войск.
Советская Россия стала шестой страной мира, организовавшей производство танков 
собственной конструкции. Однако массовый выпуск гусеничных бронированных машин в СССР 
начался только в 1931-32 годах, когда тяжелая промышленность страны достигла уровня, 
позволяющего обеспечить бесперебойное поточное производство сложной боевой техники. 
Жестокое волшебство индустриализации породило еще одно чудо. В течение буквально трех-
четырех лет Советский Союз стал обладателем самых мощных в мире танковых сил. На Киевских 
маневрах 1935 года боевые качества этих войск были показаны ошарашенным иностранным 
представителям во всей красе. Танки прыгали через рвы, сбрасывались на парашютах с 
транспортных самолетов, сходу переправлялись через реки - словом, демонстрировали множество 
способов быстрого проникновения вглубь вражеской обороны. 
Теория глубокой операции, разрабатываемая еще с конца 20-х годов, требовала 
массированного применения бронированных машин на острие главных ударов. То есть, 
подразумевалась необходимость создания крупных танковых соединений - дивизий и корпусов. 
Первая опытная механизированная бригада РККА была сформирована в 1930 году - как только в 
войска поступило достаточное количество танков. А уже в 1932 году в составе РККА формируются  
два первых механизированных корпуса - 11-й и 45-й (соответственно, из 11-й стрелковой дивизии 
Ленинградского военного округа и  45-й с.д. Киевского военного округа. Каждый корпус состоял 
из двух бригад трехбатальонного состава. 
К началу 1934 года в РККА имелось около 7800 танков - больше, чем у любой другой 
страны. В этом году были сформированы еще два механизированных корпуса - 7-й мехкорпус в 
Ленинградском и 5-й мехкорпус в Московском военных округах. Помимо того, к 1936 году Красная 
Армия насчитывала 6 отдельных механизированных бригад и 15 полков в составе кавалерийских 
дивизий. До конца 1937 года в Советском Союзе было выпущено около 19,5 тысяч танков, из 
которых примерно 500 продано за рубеж. С учетом неизбежного списания  части машин, 
численность танкового парка Красной Армии к 1938 году можно оценить примерно в 17 тысяч 
единиц - больше, чем на этот момент было танков во всем остальном мире. 

Но любая боевая техника, сколь бы огромные средства не были на нее затрачены, имеет 
свойство устаревать. С самолетами это происходит очень быстро, с танками - лишь чуть 
медленнее. Помимо морального устаревания техники есть еще и устаревание физическое - 
вырабатывается ресурс моторов, изнашивается ходовая часть, выходит из строя оружие. Конечно, 
мотор можно заменить, а ходовую часть капитально отремонтировать, однако гораздо проще и 
дешевле будет построить новый танк, корпус устаревшей машины сдать на переплавку, а башню 
отправить для вооружения укрепленных районов. Правда, в Советском Союзе почему-то 
предпочитали сохранять корпуса старых танков в качестве мобильных (то есть буксируемых) 
огневых точек. К примеру, так использовались танки Т-18 (бывший МС-1) - при сдаче в 
укрепрайоны с них по штату требовалось снимать двигатель, а в башню ставить 45-мм танковую 
пушку образца 1932 года либо спарку пулеметов. Самое удивительное, что согласно документам 
1941 года, часть переданных УРам танков Т-18 с 45-мм пушками сохранила моторы и даже 
способность кое-как передвигаться. 
К концу 30-х годов стало очевидно, что в очень скором времени значительная часть 
советской танковой армады потеряет боеспособность из-за физического или морального 
устаревания. Да и противотанковая оборона за прошедшие годы не стояла на месте. Появившиеся 
во многих армиях легкие и маневренные противотанковые пушки калибром 35-47 мм на дистанции 
прямой наводки могли успешно бороться с машинами, защищенными противопульной (15 - 20 
мм) броней. Дешевизна легких орудий ПТО даже по сравнению с  полевой артиллерией позволила 
широко насытить ими войска - теперь для борьбы с танками не требовалось привлекать 
дивизионные и корпусные орудия. В результате легкие танки в открытом бою оказались 
практически беззащитными.
Опыт Испанской войны оказался столь обескураживающим, что советское военное 
руководство задумалось: а так ли уж нужно армии огромное количество дорогостоящих игрушек? 
В 1938 году производство танков было снижено на 25-30%. В августе того же года 
механизированные корпуса были переименованы в танковые, а в самом начале 1939 года появился 
приказ об их расформировании. Управления корпусов ликвидировались, начатая Главным 
Военным советом РККА реорганизация танковых войск предусматривала переход на бригадную 
систему. В дальнейшем предполагалось начать формирование танковых дивизий штатной 
численностью 275 танков и 49 бронеавтомобилей.
Однако, появление тяжелых и средних танков с противоснарядным бронированием, 
испытанных в ходе боев на Карельском перешейке, заставило руководство РККА изменить свое 
решение. Броня нового танка КВ оказалась способна выдерживать десятки попаданий 37-мм 
противотанковых снарядов без какого-либо ущерба для машины и экипажа. Полевая артиллерия 
тоже не приносила этим машинам ощутимого вреда. Впервые в истории на поле боя вышла по-
настоящему неуязвимая боевая машина. 
Тут подоспела весна 1940 года и молниеносная кампания вермахта во Франции, в ходе 
которой ударные танковые клинья продемонстрировали свою огромную мощь. И в июне 1940 года 
Народный Комиссариат Обороны отдал распоряжение вновь приступить к созданию 
механизированных корпусов. Теперь в состав каждого корпуса должно было входить две танковых 
и одна моторизованная дивизия - 36080 человек, 1031 танк, 268 бронемашин и 358 орудий и 
минометов.
До конца 1940 года было создано девять мехкорпусов. В июне 1941 года РККА насчитывала 
уже 20 механизированных корпусов, на вооружении которых состояло 10394 танка -- в том числе 
1325 машин типа КВ и Т-34. Всего к этому моменту было произведено около 2150 средних и 
тяжелых танков новых марок - КВ и Т-34 , из которых 1475 машин находилось в пяти западных 
приграничных округах.

Общее число танков, имевшихся в Красной Армии к 22 июня 1941 года, до сих пор неясно 
и служит поводом для многочисленных спекуляций. Известно, что с 1928 года по 21 июня 1941 года 
промышленностью было выпущено около 29450 танков, из которых примерно 500 машин было 
поставлено за рубеж (Испании, Китаю и Турции). Чуть меньше тысячи машин было безвозвратно 
потеряно в ходе различных боевых действий (в том числе около 600 - в ходе Финской войны). 
Небольшое количество танков и танкеток было захвачено во время Польского похода, а также при 
присоединении к СССР прибалтийских республик, часть из этих танков впоследствии была 
зачислена на вооружение РККА. Тем не менее, согласно наиболее достоверным архивным данным 
(опубликованным историками Н. Золотовым и И. Исаевым в 1993 году)  на июнь 1941 года в 
составе Красной Армии числилось 23106 танков. То есть, из  всех выпущенных за 12 лет танков (в 
числе которых были 959 МС-1, 1627 двухбашенных Т-26 и 7330 танкеток Т-27, Т-37А и Т-38) списано 
за износом оказались лишь около пяти тысяч.
Количество боеспособных танков в Красной Армии на июнь 1941 года тоже остается 
предметом ожесточенных дискуссий. Согласно данным, впервые опубликованным еще в 1961 году, 
из числа машин старых марок полностью боеспособно было только 27%, еще 44% танков 
требовали среднего ремонта (в окружных мастерских), а 29% - капитального ремонта (на заводах 
танковой промышленности). Однако, в уже упомянутой работе Н.Золотова и И.Исаева приводятся 
совершенно другие цифры - 80,9% исправных танков всех марок и 19,1% машин, требующих 
среднего и капитального ремонта (включая находящиеся на складах и рембазах НКО). В 
приграничных округах количество неисправных машин составляло 17,5% от общего числа танков, а 
во внутренних округах - 21,8%. 
Не исключено, что со временем эти цифры тоже будут кем-нибудь опровергнуты, причем 
на основании столь же строгих архивных данных. Заметим, что даже  в авиации (где самолеты 
устаревают и списываются куда чаще) процент полностью исправных машин всегда был намного 
ниже, нежели 80,9% от штатной численности. Одно из возможных объяснений столь разительному 
несоответствию между документами и реальной действительностью -- традиционная для нашего 
Отечества любовь к дутой отчетности. К примеру, донесения из войск в июне 1941 года 
свидетельствуют о том, что многие танки, прошедшие по сводкам средний и даже капитальный 
ремонт, на деле все равно оказывались небоеспособны. Другой пример: согласно докладу 
командира 8-го механизированного корпуса генерал-лейтенанта Д. Рябышева из 932  танков 
корпуса 197 машинам требовался заводской (то есть капитальный) ремонт - а это уже 21,1% 
штатного состава корпуса . Следует учесть, что для признания машины "требующей ремонта" (то 
есть принадлежащей к 3-й или 4-й категориям) необходимо было решение специальной комиссии. 

Так или иначе, но к июню 1941 года в пяти западных военных округах числилось 12780 
танков, из которых исправны были не более 10339. На этот момент германская армия официально 
имела всего 5640 танков . На советской границе находилось 17 танковых дивизий, в которых 
насчитывалось примерно 3350 боевых машин. Еще около 350 танков имелось в двух танковых 
дивизиях резерва ОКХ (2-й и 5-й), а в составе пехотных и моторизованных частей насчитывалось 
порядка 230 командирских машин на базе Pz.I и Pz.II.
Следует добавить, что все вышеприведенные цифры взяты из классического труда 
Б.Мюллер-Гиллебранда "Сухопутная армия Германии. 1933--1945", впервые вышедшего в свет во 
Франкфурте-на-Майне в 1956 году. С тех пор, как у нас, так и на Западе эти данные кочуют из 
работы в работу, нисколько не меняясь и не дополняясь. Однако, у Мюллер-Гиллебранда концы не 
всегда сходятся с концами. Так, он пишет, что всего в германской армии на июнь 1941 года 
насчитывалось 57 танковых батальонов, из которых 47 находилось на Востоке. Четыре батальона в 
Северной Африке насчитывали 350 танков. Выходит, оставшиеся в резерве ОКХ 6 батальонов 
имели на вооружении не менее 1300 танков, то есть были укомплектованы по штатам дивизии? Или 
процент неисправных машин в вермахте был гораздо выше, чем в РККА? Так и хочется вспомнить 
крылатую фразу Станиславского: "Не верю!" Судя по всему, в пехотных и моторизованных частях 
вермахта имелось несколько больше танков, чем это принято считать. Например, в большинстве 
источников не упоминается ни про отдельные танковые батальоны, ни про трофейные танки. 
Между тем, последних было достаточно много - несколько сотен, и они тоже применялись в 
боевых действиях на Восточном фронте (в составе отдельных танковых батальонов, бронепоездов, а 
также, очевидно, и в "штатных" танковых дивизиях). 
Помимо этого, около 500 танков насчитывалось в развернутых против СССР армиях 
Финляндии Венгрии и Румынии. То есть общее число имеющихся у противника танков достигало 
как минимум 4,5 тысяч машин . Следовательно, советские войска в этом отношении имели более 
чем двукратное превосходство. При этом у немцев было всего 1650 средних Pz.III, Pz.IV и Stug.III, а 
их союзники вообще имели только легкие машины, поэтому качественное превосходство советских 
войск, казалось бы, тоже налицо. 
Однако уже Французская кампания 1940 года продемонстрировала, что главное в танковых 
войсках не матчасть, а организация и управление. Немецкая танковая дивизия 1941 года имела 
численность 16000 человек и состояла из одного танкового полка (двух- или трехбатальонного 
состава), двух полков мотопехоты (двухбатальонного состава), артиллерийского полка, 
истребительно-противотанкового дивизиона и четырех батальонов - разведывательного, 
саперного, связи и запасного. Всего в дивизии насчитывалось по 209  или 147 танков, 27 
бронемашин, 192 орудия и миномета а также около 400 бронетранспортеров, порядка 1500 
грузовиков, 600 автомобилей и 1300 мотоциклов (из которых половина с колясками) . Таким 
образом, в отличие от советских мехкорпусов, основной ударной силой немецкой танковой 
дивизии являлась моторизованная пехота на автомобилях, способная вне зоны 
противодействия противника передвигаться с очень большой скоростью, а при вступлении в 
боевой контакт быстро организовать крепкую оборону. Танковый полк обеспечивал боевую 
устойчивость дивизии на марше по тылам противника. При отсутствии танкового полка дивизия 
именовалась моторизованной - в ней было 14 000 человек и несколько больше артиллерии. 
Столкновений с боевыми машинами противника немецкие танкисты стремились избегать: вплоть 
до 1943 года противотанковая оборона в вермахте возлагалась на пехотные части и истребительно-
противотанковые дивизионы.
Напротив, советские танковые части предполагались исключительно как ударные. На один 
мотострелковый полк в танковой дивизии РККА приходилось два танковых полка трехбатальонного 
состава и один гаубичный артполк. В моторизованной дивизии все было наоборот - один 
танковый, два мотострелковых  и один артиллерийский полк. Кроме того, только в 
моторизованных частях имелся истребительно-противотанковый дивизион -- то есть 
противотанковая оборона пехотных частей была заведомо ослаблена и ее тоже приходилось 
возлагать на танки. К этому стоит прибавить полное отсутствие бронетранспортеров и 
катастрофическую нехватку автотранспорта, хотя по штату его должно было быть больше, чем в 
немецких танковых дивизиях. Однако, в реальности даже трактора для перевозки артиллерии 
частично надо было получать из народного хозяйства по мобилизации. Не имея в своем составе 
достаточного количества мобильной пехоты, советские механизированные корпуса даже в случае 
успешного наступления не были способны установить контроль над захваченной территорией и 
организовать надежную оборону на занятых рубежах .
В этом заключался основной трагизм ситуации. Затратив огромные силы и средства на 
создания танковых армад, советское руководство получило громоздкие несбалансированные 
соединения, малопригодные к выполнению реальных боевых задач. Руководители Красной Армии 
почему-то забыли, что царицей полей все-таки является пехота, и никто другой. При наличии 
соответствующих средств пехота может более или менее успешно бороться с танками - а вот танки 
совсем не предназначены для уничтожения пехоты! Танками можно и должно совершить 
успешный маневр и дезорганизовать оборону противника, но задача по уничтожению 
разгромленного врага все равно ляжет на стрелковые части. 
А для придания стрелковым частям Красной Армии должной мобильности сил и средств 
уже не хватило. Их и не могло хватить - все-таки Советский Союз в промышленном плане уступал 
Германии. Но даже в вермахте число подвижных соединений определялось наличием нужного 
количества автотранспорта. Готовясь к войне, Гитлер и ОКХ прекрасно учли возможности 
германской промышленности и выжали все из имеющихся у них ресурсов. Напротив, Сталин и 
руководство РККА погнались за химерой и потратили все силы не слишком могучей советской 
промышленности на постройку огромного количества танков, игнорировав прочие боевые 
транспортные средства. Когда же танковый парк 30-х годов устарел, все началось по-новому... 
И уж совсем плохо обстояло дело со средствами управления подвижными соединениями и 
с обученным командным составом для них.
 
 II

К 22 июня 1941 года самая мощная танковая группировка РККА находилась в Киевском 
Особом военном округе. Здесь дислоцировалось восемь из двадцати механизированных корпусов 
Красной Армии. Половина из них входила в состав четырех приграничных армий, а другая 
половина находилась в подчинении командования округом.  На вооружении мехкорпусов округа 
состояло 4525 танков, среди которых имелось 278 КВ-1 и КВ-2, 498 Т-34 и около 50 Т-35. Всего в 
округе имелось 5465 танков,  из них 677 машин (12,4%) по документам требовали среднего или 
капитального ремонта.
Размещение столь мощной танковой группировки именно здесь было обусловлено 
несколькими причинами. Конечно, можно "по-суворовски" объяснить это тем, что советские 
войска изготовились к наступлению и уже были готовы из Львовского выступа нанести фланговый 
удар по немецкой группировки в Польше. На данную точку зрения <работает> и тот факт, что 
северо-восточнее, против Сокальского выступа, на котором сосредоточилась значительная часть 
немецкой ударной группировки, находилась всего одна 124-я дивизия, занимавшая 
Крыстынопольский укрепрайон (УР № 4). Но и механизированные корпуса вовсе не были 
полностью выдвинуты к границе, как об этом пишет в своих фантастико-патриотических 
сочинениях Виктор Резун-Суворов. 
На самом деле непосредственно в Львовском выступе находились только 4-й мехкорпус 6-
й армии, дислоцировавшийся в районе Львова, и 8-й мехкорпус из состава 26-й армии, 
размещавшийся юго-западнее города. Остальная оборона в этом районе возлагалась на 
выдвинутые к границе стрелковые дивизии 12-й, 26-й и 6-й армий. При этом 12-й армия прикрывала 
весь южный фас выступа -- полосу вдоль румынской и венгерской границ, а ее 16-й мехкорпус был 
разбросан на огромном пространстве в 300 километров от Калуша на западе до Каменец-
Подольска на востоке, причем его 240-я мотострелковая дивизия располагалась уже за линией 
старой границы. Севернее Львовского выступа, от Сокаля до Влодавы и Припятских болот границу 
прикрывала 5-я армия. Однако из ее 22-го механизированного корпуса на границе находилась лишь 
41-я танковая дивизия. Остальные две дивизии пока находился далеко позади - восточнее Ровно, в 
200 километрах от границы. 
Из четырех механизированных корпусов фронтового подчинения ближе всего к 
государственной границе находился 15-й мехкорпус, располагавшийся в районе Броды, в 100 
километрах от границы. Остальные три мехкорпуса были дислоцированы далеко за линией старой 
границы: 9-й мехкорпус у Новоград-Волынска, 24-й мехкорпус в районе Проскурова, а 19-й 
мехкорпус вообще был рассредоточен на обширном пространстве между Бердичевым и 
Житомиром. 
Таким образом, назвать группировку войск КОВО строго наступательной невозможно 
даже при наличии обширной фантазии. Но и строго оборонительной она тоже не являлась! 
Противоречивость дислокации частей и соединений РККА в июне 1941 года проще всего объяснить 
наличием противоречий в высших эшелонах власти. Во всяком случае, вне всякой зависимости от 
решений военного и политического руководства и иных привходящих обстоятельств перед 
войсками КОВО стояла очевидная первоочередная задача - прикрыть Киев, а вместе с ним всю 
Украину - богатые хлебом и углем южные районы страны. 
Здесь необходимо осознать, что даже в страшном сне Сталин не мог себе представить 
противника, который попытается разгромить весь Советский Союз. Нет, он полагал, что, как и в 
1918 году германская армия поставит перед собой лишь ограниченные задачи - захват южной 
части страны и побережья Черного моря. При этом, несмотря на итоги зимней стратегической 
игры в Генеральном штабе, Белоруссия и Прибалтика продолжали рассматриваться только как 
вспомогательные направления.
Конечно, наступательные действия РККА тоже предполагались - в том, что война начнется 
достаточно скоро, не сомневался никто. Однако пока ситуация оставалось неясной гораздо лучше 
было держать основные ударные силы не выдвинутыми далеко на запад в Львовский выступ, а 
сконцентрированными в районе старой границы. Здесь их много удобнее снабжать и пополнять и 
откуда гораздо легче перебрасывать силы на любой нужный участок .
То есть, танкового сражения ждали. Вот только развернулось оно вовсе не так, как 
рассчитывало командование  РККА.

Немцы тоже готовились к встречному приграничному сражению. Правда, танкам в нем 
отводилась далеко не первостепенная роль. Да и было их у командующего группой армий "Юг" 
генерал-фельдмаршала Герда фон Рунштеда совсем не так много . Основными ударными силами 
этой группы армий были 6-я и 17-я армии и 1-я танковая группа, развернутые против 5-й, 6-й и 26-й 
армий КОВО. Немцы сосредоточили для наступления на Украине 25 пехотных (в том числе две 
легкопехотные), 5 танковых и 4 моторизованных дивизии. Иными словами, здесь находилось не 
более четверти всех танков, предназначенных для броска на Советский Союз. Основные танковые 
удары наносились в полосе групп армий "Север" и "Центр". Сталин ошибся - Украина была 
отнюдь не главной целью Гитлера.
Помимо механизированных корпусов, советские войска имели на границе всего 11 
стрелковых и одну кавалерийскую дивизию (три стрелковых дивизии в 26-й армии, три стрелковых и 
одна кавалерийская дивизия в 6-й армии и пять стрелковых дивизий в 5-й армии). 16-я армия, 
развернутая против Венгрии и Северной Румынии, кроме 16-го мехкорпуса имела еще 6 
стрелковых дивизий -- но именно она-то и бездействовала вплоть до начала июля, когда под угрозой 
окружения начала отход на восток. Остальные части КОВО располагались за линией старой 
государственной границы и не могли быть введены в бой сразу. 
Таким образом, из 32 стрелковых, 16 танковых, 8 моторизованных и 2 кавалерийских 
дивизий Киевского Особого военного округа против главной группировки группы армий "Юг" 
оказалось сосредоточено всего 11 стрелковых, одна кавалерийская, 7 танковых и три 
моторизованных дивизии. 
Но даже эти цифры мало о чем говорят. По штатам 1941 года в пехотной дивизии вермахта 
было 15.859 человек. Штатный состав дивизии РККА достигал 14.483 человека, но реально такого 
никогда не случалось. Советские дивизии должны были разворачиваться до полных штатов в ходе 
мобилизации, в мирное время они могли иметь всего около шести тысяч человек. Весной 1941 года 
в ходе частичной мобилизации примерно половина дивизий в приграничных округах была 
пополнена до 12 тысяч. То есть, <интегрально> немецкая дивизия по своей численности примерно 
в два раза превышал советскую -- что делало превосходство противника в живой силе было еще 
более очевидным. Хуже всего было то, что при пополнении дивизий призывниками количество 
автотранспорта в них не менялось - автомобили, тягачи и трактора должны были начать поступать 
из народного хозяйства только после начала военной мобилизации.
Поэтому надежда оставалась только на танки. В находившихся вблизи границы семи 
советских танковых дивизиях имелось 2825 машин (вместе с неисправными), из них 273 танка КВ и 
496 танков Т-34  -- это были почти все "тридцатьчетверки" округа. Казалось бы, хоть в этом 
превосходство над немецкими войсками было абсолютным. Но и очевидное превосходство еще 
надо уметь использовать -- а вот как раз этого умения советскому командованию катастрофически 
недоставало.

III

Депеша из Генерального штаба гласила: "Немедленно сварить обед и маршировать на 
Сокаль!"
(Я. Гашек. "Похождения бравого солдата Швейка")

По замыслу командующего группой армий "Юг" генерал-фельдмаршала Герда фон 
Рунштеда основной удар должен был наноситься северным крылом группировки - 6-й армией 
генерал-полковника Вальтера фон Рейхенау и 1-й танковой группой генерал-полковника Эвальда 
фон Клейста, сосредоточенных в Сокальском выступе. Этот выступ нависал над Львовом с севера и 
позволял почти сразу же выйти в тыл всей группировке советских войск в Галиции. Далее 
наступление должно было развиваться по двум направлениям: на восток -- к Киеву, и на юго-восток 
- к румынской границе, на соединение с 3-й румынской и 11-й немецкой армиями . 
Советская разведка проморгала опасную концентрацию войск противника в Сокальском 
выступе, а штаб Киевского округа считал, что из-за малого количества и плохого состояния дорог 
сосредоточение в этом районе большого количества солдат и техники попросту невозможно. 
Поэтому удар, нанесенный именно здесь, на стыке 5-й и 6-й армий КОВО для нашего 
командования оказался полной неожиданностью.
Поскольку танков у немцев катастрофически не хватало, штурмовать приграничные 
укрепрайоны должна была пехота. И лишь после прорыва первой линии обороны советских войск 
в бой предполагалось вводить второй эшелон -- танковые и моторизованные корпуса. Впрочем, 
крупных сил перед частями вторжения не оказалось, немецкие войска были встречены только 
пограничниками и гарнизонами укрепрайонов. На острие главного удара в непосредственной 
близости к границе находились лишь две дивизии 5-й армии - 87-я и 124-я. 
Гарнизоны УРов сражались отчаянно, однако остановить противника не имели ни 
малейшего шанса - те ДОТы и огневые точки, что были уже построены и заняты гарнизонами, не 
составляли единого огневого комплекса. Немецкие подразделения легко проходили между ними, 
блокировали с тыла и устремлялись дальше. Уже в 10 часов утра (на шестом часу операции) 
генерал-полковник фон Клейст отдал приказ о вводе в бой 48-го моторизованного корпуса. 
Проникнув через проделанные пехотой бреши в обороне советских передовых частей, 11-я 
танковая дивизия устремилась в направлении на Радзехов и Берестечко, не встречая практически 
никакого сопротивления.
На остальных направлениях оборона советских передовых частей еще держалась. В полосе 
12-й армии на румынской и венгерской границе боевых действий пока вообще не велось. Из 26-й 
армии в штаб Киевского округа, уже переименованного в Юго-Западный фронт, докладывали, что 
противник перешел в наступление по всей линии границы, но пока еще сдерживается 
укрепрайонами и пограничными частями. Более того, командир 99-й стрелковой дивизии генерал 
Н. И. Дементьев пообещал перейти в контрнаступление и отбить занятый немцами Перемышль. 
Ситуация на севере оставалась пока неясной. Связь со штабами 5-й и 6-й армий была 
установлена только к 10 утра -- через шесть с половиной часов после начала боевых действий! Во 
второй половине дня в полосе действий 5-й армии к границе здесь начали подтягиваться части 
дивизий второго эшелона. Они занимали позиции в укрепрайонах или  контратаковали 
наступающие немецкие войска. Лишь в районе Локачи, на стыке обороны 87-й и 124-й дивизий 
противнику удалось немного вклиниться в советскую оборону.  
Однако, штаб ЮЗФ все еще не имел перед собой полной картины происходящего. Вплоть 
до вечера 22 июня он так и не смог определить направление главного удара. Что, впрочем, 
неудивительно - кроме подразделений 4-го УРа между Сокалем и Радзеховом советских частей не 
было и выяснить численность прорвавшегося сюда противника было весьма затруднительно. 
Кроме того, выдвинувшиеся далеко на восток немецкие мотоциклисты-разведчики сплошь и рядом 
принимались за парашютистов, в результате чего штабы оказались завалены сообщениями о 
воздушных десантах. В свою очередь командование ЮЗФ не нашло ничего лучше, как начать 
выделять для ликвидации этих десантов (как правило, мнимых) подразделения из состава 
двигающихся к границе механизированных частей. Оперативная обстановка запуталась 
окончательно. 
Тем не менее, после полудня командующий Юго-Западным фронтом генерал Кирпонос 
приказал командующему 6-й армией силами ее 4-го мехкорпуса организовать контрудар в 
направлении на северо-восток и уничтожить прорвавшиеся к Радзехову танковые части 
противника. Сюда же должны были наступать и выдвигающиеся из района Броды части 15-го 
механизированного корпуса фронтового подчинения.
Все бы хорошо, но командующий 6-й армией генерал Музыченко, озабоченный своим 
левым флангом, не нашел ничего лучшего, как разделить силы мехкорпуса и направить их для 
выполнения двух абсолютно разных задач. К Радзехову были посланы только три батальона - два из 
состава 32-й танковой и один от 81-й мотострелковой дивизии. Остальные же части 4-го мехкорпуса 
должны были выдвигаться в западном направлении (!) и "быть готовыми к нанесению удара в 
направлении Краковец и Радымно с целью уничтожения противника, прорвавшегося в район 
Дуньковице" . Информация о прорыве немцев оказалась ложной --  в полосе 6-й армии противник 
был задержан на линии укрепрайонов и до 23 июня не добился сколь-нибудь значительного 
продвижения.
С 15-м мехкорпусом генерала Карпезо дело обстояло тоже не блестяще. Его 10-я и 37-я 
танковые дивизии еще днем 22 июля начали движение на Радзехов и к вечеру находились в 70 
километрах от города, но им катастрофически не хватало транспорта. Хуже того, его почти не было 
даже в  танковых частях -- так что подвоз горючего и боеприпасов, эвакуация раненых  становились 
проблематичными. Вот тебе и моторизованные части! 
Тем временем, решения принимались и на самом верху. В 21 час 15 минут Нарком 
обороны маршал Тимошенко отдал командованию Юго-Западного фронта приказ: 23 июня силами 
5-й и 6-й армий, не менее чем пятью механизированными корпусами и всей авиацией фронта 
нанести мощный контрудар по сходящимся направлением, окружить и уничтожить группировку 
противника в районе Владимира-Волынского, Сокаля и Крыстынополя и к исходу 24 июня овладеть 
районом Люблина . 
"У меня перехватило дыхание. Ведь это задача невыполнимая!" - вспоминал 
впоследствии бывший начальник оперативного отдела штаба фронта Иван Баграмян...
Но никто в советском руководстве даже не задумался - а способны ли механизированные 
части выполнить этот приказ? Все были твердо уверены в том, что броня крепка, танки - быстры и 
их вполне достаточно для успеха. Можно много и долго ругать Сталина, Жукова или Тимошенко за 
столь нелепое заблуждение. Но чем руководство Красной Армии хуже легиона современных 
историков -- которые все еще продолжают оценивать мощь механизированных соединений 1941 
года по числу и весу танков, а не по количеству автомашин и качеству радиостанций?
Отчасти такой оптимизм верховного командования объяснялся тем, что в первых своих 
донесениях штаб Юго-Западного фронта серьезно занизил численность войск противника. Так, по 
его первоначальным оценкам в полосе 5-й армии наступало всего пять немецких дивизий - одна 
танковая и четыре пехотных.
Командование Юго-Западного фронта прекрасно понимал, что у него есть два возможных 
варианта действий. Можно было задержаться с выполнением приказа и дождаться, пока подойдут 
все мехкорпуса, либо исполнить распоряжение Наркома обороны в срок - но нанести удар 
заведомо ослабленными силами. 
Особенно мрачно был настроен начальник штаба фронта генерал Пуркаев. "Нам бы, 
слава богу, остановит противника на границе и растрепать его в оборонительных боях, а от 
нас требуют уже послезавтра захватить Люблин!" - воскликнул он. Начальник штаба прямо 
заявил, что войска фронта не готовы к контрнаступлению, что 9-й и 19-й мехкорпуса подойдут к 
району боевых действий не раньше, чем через трое-четверо суток, а пехотные части фронтового 
подчинения - и того позже. По его мнению, даже 4-й, 8-й и 15-й мехкорпуса могли начинать 
наступление не ранее, чем через сутки - вечером 23 июня. Пуркаев мудро считал, что противник 
слишком силен и рисковать никак нельзя. Находящиеся в глубине механизированные корпуса 
второго эшелона и стрелковые части фронтового подчинения должны организовать крепкую 
оборону на линии старых укрепленных районов, сюда же надо постепенно отводить приграничные 
армии.
-- Остановив противника на этом рубеже, мы получим время на подготовку общего 
контрнаступления. Войска прикрытия после отхода за линию укрепленных районов мы 
используем позже как резерв. 
Но несть пророка в своем отечестве!
-- А моральный фактор вы учитываете? - вопросил член Военного совета фронта 
корпусной комиссар Вашугин. - А вы подумали, какой моральный ущерб нанесет тот факт, что 
мы, воспитывавшие Красную Армию в высоком наступательном духе, с первых дней войны 
перейдем к пассивной обороне, без сопротивления оставив инициативу в руках агрессора?
Итог спора подытожил генерал Кирпонос:
-- Приказ есть приказ, его надо выполнять. А если каждый командующий, получив 
боевой приказ, вместо его неукоснительного выполнения будет вносить свои 
контрпредложения, то ни к чему хорошему это не приведет.
В порядке лирического отступления можно заметить, что опытный командир обязан знать 
тысячу и один способ саботировать неправильный, по его мнению, приказ командования -- при 
этом формально выполнив все, что от него требует высшее руководство. Легенда гласит, что 
адмирал Нельсон в аналогичной ситуации приставил подзорную трубу к выбитому глазу и 
прохрипел "Не вижу сигнала!"
Впрочем, и Вашугина, и Кирпоноса тоже можно понять. И им, и Верховному 
командованию в Москве ситуация виделась совсем не такой серьезной. Во всяком случае, не 
настолько, чтобы отходить без боя, сдавая родную советскую территорию наглому и коварному 
врагу. Пусть даже противник имел превосходство в пехоте - зато наши танки были самыми 
сильными и самыми многочисленными в мире! Списочное количество танков продолжало застить 
глаза советским военным руководителям всех рангов. А тем временем мотострелковые дивизии 
продолжали двигаться к фронту пешком...

По плану, составленному штабом Юго-Западного фронта, в контрнаступлении, помимо 
стрелковых частей 5-й и 6-й армий должны были принять участие силы всех шести 
механизированных корпусов, находящихся на этом участке, а также три стрелковых корпуса 
фронтового подчинения - 31-й, 36-й и 37-й. Однако, эти корпуса на данный момент только еще 
выдвигались к фронту из-за линии старых укрепрайонов. Там же дислоцировался и 9-й мехкорпус, 
а 19-й мехкорпус из резерва округа находился и того дальше. 
Из состава 22-го мехкорпуса вблизи границы к началу войны находилась только 41-я 
танковая дивизия, расквартированная на западной окраине Владимира-Волынского. Правда, это 
была самая боеспособная часть корпуса - в ней имелось 373 танка, в том числе 301 БТ-7 и 31 
тяжелый КВ-2. Однако 22-й мехкорпус оказался удивительно невезучим соединением - его 
постоянно преследовали разные беды. Получив сообщение о начале боевых действий, командир 
41-й танковой дивизии полковник П.П. Павлов вскрыл имевшийся у него пакет с выпиской из 
армейского плана прикрытия границы и в точном соответствии с указаниями из этого пакета 
направил дивизию... в противоположном от противника направлении - к Ковелю, где по плану 
прикрытия должны были соединиться все силы корпуса. Но это было еще не все. В пути  колесно-
гусеничные танки БТ попали в болото и благополучно в нем застряли, а комдив утратил связь со 
штабом армии. В результате дивизия на целые сутки оказалась полностью выключена из активных 
действий. Не имея связи с дивизией с самого утра, командующий 5-й армией генерал-лейтенант 
Потапов вообще посчитал, что она погибла.
Штаб же 22-го мехкорпуса в этот момент находился юго-восточнее Владимира-
Волынского, имея при себе ничтожную охрану -- нескольких броневиков и два танка. Командир 
корпуса генерал-майор С.М. Кондрусев тщетно пытался связаться с 41-й танковой дивизией по 
радио или хотя бы отыскать ее следы на местности. Но вместо этого штабная колонна чуть было не 
напоролась на передовой отряд 14-й немецкой танковой дивизии, обошедший Владимир-
Волынский с юга. По счастью здесь же оказалась 1-я противотанковая артиллерийская бригада 
генерал-майора К. С. Москаленко - точнее, головные артиллерийские дивизионы ее колонны, 
растянувшейся по шоссе между Луцком и Владимиром-Волынским. Артиллеристы Москаленко 
отбили атаку немцев, потеряв при этом четыре батареи 712-го артиллерийского полка вместе со 
всем личным составом. В бою погиб и генерал Кондрусев, находившийся на КП артбригады, после 
чего в командование механизированным корпусом вступил начальник штаба генерал-майор В. С. 
Тамручи. По утверждениям Москаленко, после отступления противника на поле боя осталось 
догорать около 70 танков и бронемашин - цифра достаточно солидная, даже если поделить ее 
примерно пополам...

К исходу дня передовые танковые части 48-го механизированного корпуса вермахта 
продвинулись в направлении Радзехова на расстояние до 30 км, как нож сквозь масло пройдя через 
территорию 4-го укрепрайона. В полосе 5-й армии 14-я танковая и 298-я пехотная дивизии сильно 
вклинились в советскую оборону в районе Владимира-Волынского. На остальных участках фронта 
передовые части отчаянно удерживали рубежи обороны вблизи границы, веря, что 
бронированные армады механизированных корпусов вот-вот нанесут свои сокрушительные 
контрудары по зарвавшемуся врагу.
Между тем, для первого этапа контрнаступления командование Юго-Западного фронта 
имело только три механизированных корпуса южной ударной группировки - 4-й, 8-й и 15-й.  Из них 
15-й уже сосредотачивался для наступления, а остальные два необходимо было еще перебросить в 
исходный район с запада. Северную ударную группировку в составе 22-го, 9-го и 19-го 
мехкорпусов планировалось ввести в действие чуть позже - после сосредоточения указанных 
корпусов в районе Владимира-Волынского. Атаку 15-го мехкорпуса должен был поддержать 
выдвигающийся из Старо-Константиновского укрепрайона 37-й стрелковый корпус.
В 9 утра 23 июня был подписан приказ на наступление 15-го мехкорпуса. Затем во все 
корпуса были направлены представители штаба фронта, которые должны были лично 
ознакомиться с ситуацией и проконтролировать выполнение приказов. Казалось, ситуация  взята 
под контроль, порядок наведен, и можно спокойно ждать результатов сражения. Однако, не тут-то 
было. 
Сначала прервалась связь со штабом 5-й армии. Потом выяснилось, что 4-й мехкорпус 
генерала Власова (да-да, того самого) позарез нужен командующему 6-й армией для нанесения 
контрудара на запад от Янова, куда по поступившей в штаб 6-й армии информации ночью 
прорвались немецкие танки. Поэтому кроме трех выделенных ранее батальонов генерал 
Музыченко к Радзехову так ничего и не послал. И это при том, что 4-й механизированный корпус 
был одним из самых хорошо оснащенных в РККА. Он имел 892 танка, в том числе 68 Т-28, 359 Т-34 
и 99 КВ, примерно поровну распределенных по обеим танковым дивизиям - 8-й и 32-й. 
Но хуже всего получилось с 8-м мехкорпусом. Этот корпус насчитывал 858  танков, в том 
числе из них 71 (по другим данным - 89) танков КВ, 100 танков Т-34 и около 50 устаревших тяжелых 
машин Т-35. Части корпуса были неплохо оснащены автотранспортом, однако имели слабую 
артиллерию -- в особенности, зенитную. К началу войны 12-я танковая дивизия генерал-майора 
Т.А.Мишанина и 7-я моторизованная дивизия полковника А.В.Герасимова располагались в районе 
Стрый и Дрогобыч в 50 км южнее Львова, а 34-я танковая дивизия полковника И. В. Васильева 
находилась в районе Садовой Вишни и Городка, в 20 км западнее Львова. Еще 20 июня 1941 года по 
распоряжению штаба Киевского Особого военного округа все танки корпуса (в том числе и 
находившиеся на консервации) были полностью заправлены горючим и получили боекомплект. К 
вечеру 22 июня, следуя приказу командования 26-й армии, подразделения корпуса проделали 50-
километровый марш и соединились в районе Самбора в 60 км к юго-западу от Львова. Но уже 
ночью командир корпуса генерал Рябышев получил от командующего фронтом приказ - перейти 
в распоряжение 6-й армии и к утру следующего дня сосредоточиться в районе Винники и 
Куровице восточнее Львова.

Отдавая генералу Рябышеву приказ о наступлении, генерал Кирпонос рассчитывал 
использовать его корпус для контрудара на стыке 5-й и 6-й армий в направлении на Радзехов и 
Сокаль. Но далее начинаются события одно загадочнее другого.
До сих пор неясно, что же в действительности происходило в штабе Юго-Западного фронта 
в ночь с 22 на 23 июня 1941 года. Иван Христофорович Баграмян  в своих мемуарах "Так 
начиналась война" пишет, что вечером 22 июня в Тернополь, где располагался штаб Юго-
Западного фронта, прибыл начальник Генерального штаба РККА генерал армии Георгий 
Константинович Жуков в сопровождении только что назначенного членом Военного совета 
фронта Н.С. Хрущева. Цель приезда -- контроль за выполнением приказа Ставки о наступлении на 
Люблин. После краткого совещания Жуков в сопровождении представителей штаба фронта отбыл 
в расположение 8-го мехкорпуса для того, чтобы проследить за его подготовкой к 
контрнаступлению. 
Эти же события излагаются и в мемуарах самого Жукова. Более того, Георгий 
Константинович совершенно серьезно рассказывает о том, как он прибыл в штаб Рябышева. 
Командир 8-го мехкорпуса якобы доложил ему о том, что корпус уже заканчивает сосредоточение 
в районе Броды и после необходимого суточного отдыха (???) утром 24 июня будет готов к 
наступлению на Радзехов.
Беда в том, что описываемых Жуковым событий просто не могло быть. Ни 24, ни 25 июня 
8-й мехкорпус еще не был готов к наступлению на северо-запад, поскольку к утру 23 июня получил 
только один приказ - перейти в распоряжение командующего 6-й армией генерала Музыченко. 
Судя по всему, оперативный отдел штаба фронта забыл проинформировать генерала Музыченко о 
планах контрудара. По крайней мере, иного внятного объяснения дальнейшим событиям отыскать 
не удается.
Скорее всего, Баграмян в своих воспоминаниях честно ошибся в датировке событий, 
поверив ранее изданным мемуарам Жукова и сдвинув по времени дату прибытия последнего в 
штаб фронта. Тем более что это косвенно снимало с начальника оперативного отдела 
ответственность за дальнейшую судьбу 8-го мехкорпус. Но тот факт, что сам Жуков не запомнил 
ни дат, ни маршрута своих передвижений (а главное -- сроки готовности подразделений к 
планируемому Ставкой наступлению!), на наш взгляд, лучше всего говорит об уровне подготовки 
операций со стороны Генерального штаба РККА ... 
Что же случилось дальше? Генерал-лейтенант Музыченко был куда более озабочен 
положением в районе севернее Перемышля, нежели стыком с 5-й армией. Поэтому неудивительно, 
что, получив в свое распоряжение механизированный корпус, он решил использовать его именно 
здесь -- не на правом, а на левом фланге своей 6-й армии. С этой целью около полудня 23 июня он 
лично встретил на одной из дорог в 20 км южнее Львова двигающиеся на восток части корпуса и 
отдал им совершенно другой приказ - повернуть на 180 градусов и сосредоточиться в районе 
Яворова западнее Львова. К этому моменту часть сил корпуса уже находились в районе Куровице, 
а командование и штаб были разбросаны по дорогам от Перемышля до Львова, и поэтому 
распоряжение Музыченко до них добралось не сразу и не одновременно. Корпус вновь повернул 
на 180 градусов и двинулся на запад. К этому моменту основные силы корпуса "накрутили" уже 
свыше 200 километров - но большинство соединений еще ни разу не вступило в бой. А генерал 
Рябышев окончательно перестал понимать, кто и чего от него хочет.

Словом, проблем с сосредоточением не возникло только у одного механизированного 
корпуса - 15-го, на который командование возлагало самые большие надежды. К сожалению, этим 
надеждам не суждено было оправдаться. 
Соединения корпуса выдвигались на северо-запад широким фронтом и не мешали друг 
другу. Однако скорость движения корпуса все равно оказалась далеко не такой, на какую 
рассчитывало командование. Официальной причиной этого советские историки считают плохое 
состояние дорог. Однако спустя несколько дней немецкие войска по той же местности 
продвигались куда быстрее. Да, артиллерийские и мотострелковые части корпуса, как и везде, 
имели недостаточное количество автотранспорта и тягачей. Но очевидно, что причина 
медлительности танковых частей кроется в ином -- плохом управлении войсками. Что совсем 
неудивительно, ведь к началу войны укомплектованность 37-й т.д. и 212-и м.с.д. офицерами и 
младшим командным составом составляла всего около 50%. В управлении корпуса эта цифра была 
еще ниже, в инженерных подразделениях и войсках связи численность старшего начсостава 
составляла 40-45%, а младшего начсостава - около 20% от штатной! И это при том, что рядовым 
составом корпус были укомплектованы почти полностью. Но самое главное - на месте (то есть в 
районе Броды) находились лишь танковые и часть пехотных подразделений корпуса. Все остальные 
подразделения находились на полигонах в самых разных местах. Например, мотострелковый полк 
37-й т.д. (без автотранспорта) находился в Бережанах, в 150 км от места дислокации корпуса. 
Понтонно-мостовые батальоны проходили обучение на Днестре южнее Львова. 
Из-за отсутствия автотранспорта генерал Карпезо счел за лучшее оставить 212-ю 
мотострелковую дивизию в Бродах, отдав ей приказ разворачивать тыловую линию обороны на 
случай прорыва противника. То есть, вперед двигались только танки 37-й и 10-й танковых дивизий. 
Впрочем, их было довольно много. В 10-й т.д. числилось 318 танков и 72 бронемашины, в том числе 
63 танка КВ-1, 37 танков Т-34 и 44 танка Т-28. 37-я т.д. имела 315 танков и 45 бронемашин, из них 32 
танка Т-34. 
Боевые действия корпуса развивались следующим образом. Еще утром 22 июня было 
получено сообщение о том, что в районе Радзехова высадился парашютный десант противника. 
Для ликвидации десанта в 9.50 утра из Золочева выступил передовой отряд 10-й т.д. в составе    3-го 
танкового батальона 20-го танкового полка и 2-го батальона 10-го мотострелкового полка. В 
течение дня из района Радзехова никакой информации не поступало, из чего можно судить, что 
советских частей в этом районе не было. Между тем, этот город находился позади 
Крыстынопольского укрепрайона (УР № 4), и поэтому никто не мог помыслить, что сюда 
способны прорваться какие-то наземные части противника.
Тем не менее, поздно вечером 22 июня, уже пройдя Радзехов, дозор передового отряд 10-й 
т.д. наткнулся на немецкую пехоту с противотанковыми орудиями в районе Корчын. После 
короткого боя немцы отступили, потеряв 6 противотанковых орудий и до взвода пехоты. Однако на 
рассвете 23 июля передовой отряд был неожиданно атакован с севера (от Стоянува) немецкими 
танками и пехотой из состава 11-й танковой дивизии, поддержанными с воздуха пятью 
пикировщиками. Вслед за этим немецкие танки появились и с запада. После ожесточенного боя, 
израсходовав все боеприпасы, отряд был вынужден отойти, потеряв 20 танков БТ-7 и 6 танков Т-34, 
40 человек убитыми и пропавшими без вести и 11 ранеными. Потери противника (по донесению 
командира отряда) составили около 20 танков и бронемашин и 16 противотанковых орудий.
Утром 23 июня командир корпуса генерал Карпезо получил приказ командующего 
фронтом: "с утра 23.6.41 г. во взаимодействии с 4-м механизированным корпусом и 3-й 
кавалерийской дивизией 6-й армии нанести удар в направлении Радзехов, Сокаль и уничтожить 
танковую группу противника, действующую в направлении Сокаль, Радзехов".
К этому моменту командиру 15-го мехкорпуса уже было ясно, что основные силы 
противника обошли Радзехов с севера, заняли Стоянув и Дружкополь и сейчас двигаются в 
направлении Берестечко. Поэтому он отдал 37-й т.д. распоряжение - повернуть на север, к вечеру 
сосредоточится в районе в районе Оплуцко, Охладув и быть готовыми к наступлению на Лопатин и 
далее во фланг далеко прорвавшейся группировке противника. Выдвинувшаяся далее всего к 
западу 10-я танковая должна была  продолжать движение на Радзехов и затем на Сокаль с целью 
выйти на реку Западный Буг и отрезать ударную группировку немцев от границы.
Получив этот приказ, в три часа дня 23 июня 10-я танковая дивизия возобновила движение 
на Радзехов. Однако к этому времени город уже был занят немцами. 20-й танковый и 10-й 
мотострелковый полк имели столкновение с передовыми частями противника, который потерял 
(по нашим донесениям) 5 танков. 19-й танковый полк в бою не участвовал, так как умудрился 
застрять в болоте. 
37-я танковая дивизия, которая должна была наступать севернее, задержалась с 
продвижением из-за ложного донесения о появлении вражеских танков на фланге и в 
соприкосновение с противником не вошла. Тем временем двигающаяся еще севернее 16-я 
танковая дивизия немцев заняла Берестечко и нависла над правым флангом корпуса, охватывая его 
с севера.
Чтобы прикрыть этот фланг, требовались дополнительные силы. Однако основные части 8-
го и 4-го мехкорпусов находились от района предполагаемого сосредоточения едва ли не дальше, 
чем к моменту появления приказа на контрудар. Поэтому начальник Генштаба Жуков, в 
действительности прибывший в Тернополь лишь вечером 23 июня, застал штаб Юго-Западного 
фронта в полной неготовности к нанесению контрудара. Там мучались дилеммой - атаковать 
противника наличными силами, или подождать еще некоторое время до подхода всех 
механизированных корпусов. В конце концов вопреки мнению начальника штаба генерал-майора 
Пуркаева было принято решение - утром 24 июня силами 15-го и 22-го мехкорпусов, не дожидаясь 
подхода остальных механизированных соединений, нанести удар по обеим флангам прорвавшейся 
группировки. Не исключено, что это решение было принято под давлением Жукова, 
возмущенного недостаточно энергичными (по его мнению) действиями командования фронта. А 
8-му мехкорпусу был отправлен очередной строжайший приказ. На этот раз от него требовалось 
вновь повернуть на восток и срочно выдвигаться в район Броды. Причем приказ был отдан 
одновременно и корпусу, и командующему 6-й армией -- что само по себе грозило неразберихой, 
хотя серьезно ускоряло дело. По счастью, на этот раз все обошлось. Вечером следующего дня (то 
есть 24 июня, а вовсе не двумя днями раньше!) Жуков лично выехал в расположение 8-го 
мехкорпуса, чтобы проследить за его подготовкой к бою. При этом про 4-м мехкорпус почему-то 
вновь забыли -- основные его части приказа о переброске на восток не получили и продолжали 
сосредотачиваться в лесах западнее Янова (30 км к северо-западу от Львова). Командование 6-й 
армии не собиралось отдавать в чужие руки свою последнюю ударную силу -- тем более, что как 
раз в это время предметом его крайней озабоченности стала ситуация в районе Любачов-
Немиров-Краковец, юго-западнее Равы-Русской. К исходу 24 июля здесь образовался 40-
километровый разрыв между 159-й и 97-й стрелковыми дивизиями. В этот промежуток вклинились 
немцы и заняли Немиров. К утру 25 июня противнику удалось захватить Яворов - теперь он уже 
был в 40 километрах от Львова. Командующий 6-й армии предполагал  26 июля нанести мощный 
контрудар силами 4-го мехкорпуса и для этого отдал приказ о сосредоточении частей корпуса в 
районе Янова в 20 км восточнее Яворова.

Оперативная обстановка в полосе Юго-Западного фронта окончательно прояснилась к 
утру 24 июня и не сулила ничего хорошего. 8-й мехкорпус, поздно вечером 23 июня наконец-то 
получивший внятные указания о сосредоточении в районе Броды и о подготовке к контрудару, еще 
был в пути, продолжая свой бесконечный и бессмысленный марш. Основные силы 4-го 
мехкорпуса оставались к западу от Львова. Выдвигающийся от Новоград-Волынска 9-й мехкорпус 
генерала Рокоссовского накануне получил от командующего 5-й армией генерала Потапова 
вполне здравый приказ: выйти на реку Стырь, и занять оборону по ее восточному берегу на 
участке Жидичи, Луцк, Млынов с целью не допустить прорыва немцев на восток. Однако вечером 
23 июня на дороге возле Здолбунова (к югу от Ровно, то есть много восточнее намеченного рубежа 
обороны) штаб Рокоссовского неожиданно наткнулся на немецкую разведку - пять танков и три 
автомашины с пехотой. По счастью, штаб совершенно случайно сопровождала батарея 85-мм 
зениток, поэтому немцы развернулись и ушли, не приняв боя. Однако появление дозоров врага в 
столь глубоком тылу наших войск свидетельствовало о том, что немцы нащупали разрыв в стыке 5-
й и 6-й армий и сейчас быстро вводят в него свои моторизованные части .
К утру 24 июня, не достигнув намеченного рубежа, части 9-го мехкорпуса втянулись в бой 
с противником восточнее и юго-восточнее Луцка. На реку Стырь смогла выйти лишь 
правофланговая 131-я мотострелковая дивизия. Она сумела отбросить части 298-й немецкой 
пехотной дивизии за реку, и теперь вели бои на рубеже южнее Луцка, отражая новые попытки 
противника переправиться на восточный берег. На рассвете головной 24-й танковый полк шедшей 
на левом фланге корпуса 20-й танковой дивизии полковника Катукова с ходу атаковал части 
немецкой 13-й т.д. в районе Олыка, захватил около 300 пленных и много трофеев. Чуть позже сюда 
подошли и остальные части дивизии, после чего разгорелся ожесточенный встречный бой. В 
течение дня дивизия успешно отбивала настойчивые атаки противника, но перейти в наступление 
не смогла. Общие потери дивизии составили 33 танка БТ. Командир 40-го танкового полка майор 
Л.Г.Третьяков сгорел в танке, возглавляя атаку полка . 
Шедшая в центре 35-я танковая дивизия тоже была остановлена между Клеванью и 
Луцком,  втянулась во встречный бой с танками противника и продвижения не имела. 
Столь малая ударная мощь корпуса объясняется достаточно просто - в отличие от 
корпусов, располагавшихся ближе к границе, 9-й мехкорпус был оснащен танками устаревших 
конструкций - Т-26, БТ-5 и плавающие танкетки Т-37. Да и таких машин было сравнительно 
немного -- всего 258. При этом 20-я танковая дивизия реально имела не более полусотни танков, то 
есть немногим больше, чем по штату полагалось пехотной дивизии. Об автотранспорте и говорить 
не приходилось - большая часть пехоты мехкорпуса проделала 100-километровый путь пешком.

Тем временем 19-й мехкорпус генерал-майора Н.В.Фекленко выдвигался к границе из 
глубокого тыла - далеко из-за линии старых укрепрайонов. К началу войны корпус имел  не очень 
много танков: одни источники называют цифру в 458 бронированных машин, другие говорят о 450. 
К тому же около трети их составляли танкетки Т-27 и Т-38, которые можно было использовать лишь 
в качестве разведывательных. Танков новых марок в корпусе было всего пятнадцать - 9 Т-34 и 6 КВ.
К началу войны самой боеспособной дивизией корпуса была 43-я т.д, дислоцированная  в 
районе Бердичева. Командный состав этой дивизии имел опыт Финской войны, однако часть 
прибывших из пополнения бойцов оставалась необучена. Как и в прочих танковых частях, в 
дивизии ощущался острый некомплект автотранспорта (часть автомашин стояла на ремонте без 
шоферов) и нехватка запчастей для боевых машин. Кроме того, последние были сильно изношены. 
Совершенно не было снарядов к 37-мм зенитным автоматом, а дивизионная артиллерия крупного 
калибра (122 и 152 мм) имела только по одному боекомплекту на орудие.
40-я танковая дивизия размещалась в районе Житомира и к началу войны оставалась в 
ранге учебной. Она имела слабую боевую подготовку и, несмотря на близкую к штатной 
численность личного состава, старшим и средним комсоставом была укомплектована всего лишь 
на 50%. На вооружении дивизии состояли только легкие танки Т-26 и танкетки, предназначенные 
для учебно-боевого парка. 
213-я мотострелковая дивизия располагалась в районе Винницы. 
Вечером 22 июня командир корпуса генерал-майор Н.В.Фекленко получил приказ 
выдвигаться к границе. Поздно вечером дивизии пришли в движение. Из-за крайней нехватки 
автотранспорта части дивизий пришлось разделить на два эшелона. Первый (с танками и 
автомашинами) шел к районам боевого сосредоточения ускоренным темпом, а второй (основная 
часть пехоты и тылы) двигался вслед за ним пешим маршем. Вечером 24 июня на реку Икву в 
районе Млынова вышла передовая  рота 40-й танковой дивизии под командованием командира 
батальона старшего лейтенанта Ивашковского. Шестнадцать боевых машин роты атаковали 
немецкую переправу, через которую шли подкрепления авангардам 13-й танковой дивизии. 
Сбить немцев в реку и уничтожить переправу не удалось - основные силы корпуса были 
еще только на подходе. Бой продолжался два с половиной часа. Потеряв 2 танка и 5 человек 
убитыми и ранеными, рота отошла от переправы к Млынову. Согласно боевому донесению, 
нашим танкам удалось уничтожить одно немецкое противотанковое орудие и до двух взводов 
пехоты противника. Увязав свои действия с вышедшим сюда же полком 228-й стрелковой дивизии 
(из состава 36-го стрелкового корпуса), танки старшего лейтенанта Ивашковского до конца 
следующего дня вели тяжелый бой, пытаясь сбросить немцев с переправы. Журнал боевых 
действий 40-й т.д. сообщает: "К исходу дня 25.6.41 танковая рота  потеряла 11  танков Т-26,  два 
танка Т-28,  имея в своем составе требующих ремонта три танка Т-26. За период действий 
танковая рота уничтожила до батальона пехоты, 3 станковых пулемета,  4 ручных пулемета и 
миномет".
Тем временем, основные части мехкорпуса  подтягивались к фронту.  Командир 40-й 
танковой дивизии полковник М. В. Широбоков, имея приказ прикрыть направление на Ровно и 
понимая, что основная часть его дивизии не успевает выйти в район боев, решил собрать все 
наиболее подвижные соединения в 79-й танковый полк (командир - полковник Живлюк). Полк 
получил приказ - быстрым броском достичь Млынова, поддержать передовые части старшего 
лейтенанта Ивашковского и пехоту 228-й с.д., и перекрыть немцам путь на восток.
В 11 часов утра 26 июня полк вышел к Млынову и с ходу вступил в бой. Это случилось 
очень вовремя - буквально через час немцы пошли в атаку и под их напором соединения 228-й 
дивизии не выдержали и побежали. С великим трудом танкистам и офицерам штаба дивизии 
удалось остановить бегущую пехоту и восстановить оборону. Бой  длился до шести вечера. Полк 
потерял до 100 человек убитыми,  ранеными и пропавшими без нести. Противник (по нашим 
донесениям) потерял 3 бронемашины, один танк, 4 пулемета и до батальона пехоты.
Одновременно, правее 79-го полка к реке Икве на рубеже Торговица - Адамовка вышел 
40-й мотострелковый полк под командованием подполковника Тесная. Однако, действовавшие 
севернее части 9-го мехкорпуса не смогли продвинуться вперед -- они сражались с авангардами 
немецкой 13-й т.д. у Клевани и Олыка, далеко к северо-востоку. Таким образом, между Луцком и 
Торговицей образовался огромный разрыв, в который быстро входили рвущиеся к Ровно 
моторизованные части вермахта . Сначала немцы обошли полк с правого фланга, а затем 
прорвались между ним и 79-м танковым полком. Поэтому в восемь вечера 26 июня командир 
оборонявшего Млынов 79-го танкового полка полковник Живлюк, не имея связи ни с соседями ни 
справа, ни слева, получил приказ отойти на новый рубеж обороны -- реку Земблицу. По иронии 
судьбы, отступление началось именно в тот момент, когда командир вышедшей на Икву в 12 км 
южнее 43-й танковой дивизии выслал к Млынову разведку для соединения с частями 40-й танковой 
дивизии...
На следующий день, осознав, что 40-й полк фактически оказался в окружении, командир 
танковой дивизии отдал ему приказ отойти на восток, в район Ясеневичей. За два дня боев (26 и 27 
июня) 40-й м.с.п потерял до 1200 человек убитыми,  ранеными и  пропавшими без вести, по 
донесениям командования разгромив до двух батальонов пехоты противника.

У действовавшей южнее 43-й танковой дивизии полковника И.Г. Цибина дела обстояли 
гораздо лучше. Она должна была наступать прямо на Дубно. Правда, представления об 
оперативной обстановке, положении своих войск и войск противника у командира дивизии были 
самые смутные: на протяжении всего пути к фронту (вплоть до 26 июня) никакой информации от 
высших штабов о положении на фронте штаб дивизии просто не получал. Комдив предполагал, что 
правее него действует 40-я танковая дивизия, а где-то левее должны находиться части 36 
стрелкового корпуса. Но точно местоположение корпуса известно не было, поиски его штаба 
силами войсковой разведки дивизии ни к чему не привели. О противнике полковник Цибин знал и 
того меньше - точнее, информация была разнообразна и на редкость противоречива. В приказе о 
наступлении, полученном из штаба корпуса 26 июня, указывалось, что основной фронт 
действующих частей Красной Армии проходит далеко на западе, а в Дубно прорвались лишь 
мелкие танковые группы противника, которые надлежало найти и ликвидировать.
Однако к этому моменту штабу дивизии уже было известно, что в Дубно находятся отнюдь 
не передовые дозоры противника. Накануне вечером двигающийся на автомашинах 43-й 
мотострелковый полк (два батальона и взвод танков) напоролся в деревне Погорельцы (7 км 
восточнее Дубно) на хорошо организованную оборону противника -- пулеметы и минометы были 
установлены на мельнице и у кладбища. Вскоре обнаружилось, что левее деревни на восток в 
беспорядке отступает 795-й стрелковый полк 228-й стрелковой дивизии. Командования дивизии 
нигде обнаружить не удалось (оно находилось в районе Млынова), но от бойцов была получена 
первая внятная информация об обстановке на фронте.
Оказалось, что находящиеся в этом районе части 36-го стрелкового корпуса беспорядочно 
отходят назад, обнажив левый фланг 43-й танковой дивизии. 228-я дивизия, оказавшись на 
направлении главного удара, была буквально рассечена на куски острием танкового клина, ее 
деморализованные подразделения утратили связь не только со штабом корпуса, но и друг с 
другом. И вот теперь выяснилось, что левее ее никого больше нет. Шоссе Дубно-Ровно осталось 
без прикрытия. А в образовавшуюся брешь уже вошли немецкие танковые части, быстро 
продвигающиеся в направлении на Здолбунов (о том, что основная часть 11-й танковой дивизии 
направляется южнее - к Острогу - пока никто и представления не имел).   
На рассвете 26 июня немцы перешли в наступление силами полка пехоты при поддержке 
10 танков. После того, как никем не управляемые части 228-й стрелковой дивизии, в том числе ее 
артиллерия (485-й г.а.п) без предупреждения оставили свои позиции, 43-й полк тоже вынужден был 
отступить, уничтожив в бою два танка и до 100 человек пехоты противника.
В это время танки 43-й дивизии еще проходили район Ровно, где подверглись бомбежке с 
воздуха. Чуть позже они наткнулись на отходящих по шоссе к Ровно бойцов 228-й дивизии и ее 
гаубичный артполк. Полковник Цибин навел порядок, остановив отступающую пехоту и 
артиллеристов и включив их в свой боевой порядок. Особенно ценной оказалась именно 
артиллерия, поскольку дивизионный гаубичный артполк на тракторной тяге полз со скоростью  6 
км/ч и находился еще далеко.
К сожалению, в атаке могли участвовать далеко не все соединения дивизии. Дело в том, что 
из-за острой нехватки автотранспорта основная часть личного состава мотострелкового полка и 
"безлошадные" танкисты могли двигаться только пешим маршем. Поэтому еще ранее командир 
разделил дивизию на две группы. В подвижную группу вошли оба танковых полка 
двухбатальонного состава  (впоследствии они были сведены в один полк) и уже упомянутые выше 
два батальона мотострелкового полка на автомашинах. Вторая группа в количестве около полутора 
тысяч человек (оставшаяся часть мотострелкового полка и прочие подразделения) двигалась вслед 
за танками пешим маршем.   
Атака началась в два часа дня. И хотя из 235 танков дивизии в ней смогли принять участие 
лишь 79 машин 86-го танкового полка, советские бронированные машины без особых затруднений 
сбили заслоны противника. Первыми на прорыв шли два танка Т-34 и два КВ, за ними двигались 
легкие Т-26. Противник, ведший воздушную разведку, сумел подготовиться к удару и 
своевременно организовал танковые и артиллерийские засады. Однако огонь немецких 
противотанковых орудий не причинил четырем передовым машинам никакого вреда. Правда, тут 
же выяснилось, что к 76-мм танковым пушкам нет бронебойных снарядов, поэтому машинам 
пришлось стрелять осколочными и давить противника гусеницами - не только пушки, но и танки. 
Несколько немецких танков, пытавшихся атаковать из засады, были уничтожены, после чего 
началась бойня. 
В.С.Архипов, в те дни командир разведывательного батальона 43-й танковой дивизии, 
впоследствии вспоминал: " ...это уже было не отступление, а самое настоящее бегство. Части 
11-й танковой перемешались, их охватила паника. Она сказалась и в том, что кроме сотен 
пленных мы захватили много танков и бронетранспортеров и около 100 мотоциклов, 
брошенных экипажами в исправном состоянии. На подходе к Дубно, уже в сумерках, танкисты 
86-го полка разглядели, что к ним в хвост колонны пристроились восемь немецких средних 
танков - видимо, приняли за своих. Их экипажи сдались вместе с машинами по первому же 
требованию наших товарищей. Пленные, как правило, спешили заявить, что не принадлежат к 
национал-социалистам, и очень охотно давали показания. Подобное психологическое состояние 
гитлеровских войск, подавленность и панику наблюдать снова мне довелось очень и очень не 
скоро - только после Сталинграда и Курской битвы..."
На последнее замечание стоит обратить особое внимание. Моральное состояние войск 
обычно впрямую зависит от положения на фронтах и от того, наступает армия, или же терпит 
неудачи. Оказывается, что в июне 1941 года далеко не все солдаты вермахта знали, что германская 
армия выигрывает войну...
Уничтожив врага, к шести часам вечера советские машины ворвались на окраину Дубно и 
вышли к реке Икве. Но немцам удалось отойти на западный берег и взорвать за собой мосты, 
поэтому переправиться через реку и ворваться в город на плечах отступающего противника танки 
не смогли. Кроме того, выяснилось, что пехота опять отстала, а 43-й гаубичный артполк все еще 
ползет где-то сзади: 
Проведенная с наступлением темноты разведка выяснила, что положение вырвавшихся 
вперед частей остается очень шатким. На юге слышался гул танковых моторов, по донесениям 
разведчиков, там обнаружились вражеские танки - до 90 машин. Никаких следов 36-го стрелкового 
корпуса, его 140-й и 146-й дивизий обнаружить не удалось: левый фланг оказался абсолютно 
открыт. Собственно говоря, именно там сейчас и двигалась основная масса ударной группировки 
противника - танки, автомашины, бензозаправщики и тягачи. На правом фланге своих войск тоже 
не обнаружилось: танковая рота, посланная вечером к Млынуву для установления связи с частями 
40-й танковой дивизии, наткнулась в районе деревни Колкевичи на танковую засаду противника, 
потеряла 4 машины и вернулась к основным своим частям. Полковник Цибин не знал, что 
буквально несколько часов назад части 40-й дивизии получили приказ оставить Млынов и отходить 
на восток. 
Таким образом стало ясно, что на севере тоже находится противник. Поэтому назначенная 
на час ночи атака на Дубно была отменена. По приказу комкора 19 в 3:00 27 июня передовые 
мобильные части 43-й танковой дивизии начали отход от Дубно. Хорошо двигаться  на колесах, а не 
пешком - через три часа, на рассвете, они были уже на окраине Ровно.
Согласно донесениям, в бою под Дубно был уничтожен один тяжелый и 20 средних и 
легких танков противника, 2 батареи противотанковых орудий, около 50 автомашин и более 
батальона пехоты противника. Наши потери составили 2 сгоревших танка КВ,  15 танков Т-26  (из 
них 4 огнеметных), было убито и ранено 128 человек.     
Таким образом, соединиться с правым флангом 36-го стрелкового корпуса 19-му 
механизированному корпусу не удалось. 228-я дивизия 36-го с.к. откатывалась к Ровно, остальные 
две (140-я и 146-я) под давлением 16-й танковой дивизии немцев перешли к обороне далеко к югу от 
Дубно. Немцы ни в коем случае не могли позволить 36-му стрелковому и 19-му мехкорпусу 
сомкнуть фланги - ведь как раз между ними проходила единственная тоненькая ниточка 
коммуникаций 11-й танковой дивизии. Вырвавшись глубоко вперед, эта дивизия уже вышла к 
Острогу, оказавшись в глубоком тылу не только 36-го стрелкового корпуса, но и всей советской 
группировки в Львовском выступе. Командование Юго-Западного фронта об этом не ведало, 
поскольку вообще не предполагало наличие к югу от Луцку еще одной немецкой танковой 
дивизии. 
Но гораздо хуже было то, что части 19-го мехкорпуса вновь отступили к Ровно - причем не 
столько из-за натиска 13-й и левого фланга 11-й танковой дивизии немцев, сколько из-за плохой 
связи друг с другом. Все еще не удавалось установить локтевой контакт между мобильными 
подразделениями. Противник тоже не имел в этом районе сплошного фронта: его дивизии, 
которым надлежало закрепит успех прорыва (25-я моторизованная, 299-я, 111-я, 75-я и 57-я 
пехотные), пока еще находились на марше. Ударная же мощь 13-й танковой дивизии, пусть и 
поддержанной частью сил 25-й моторизованной дивизии, была достаточно низка - ведь ей 
приходилось сражаться на пятидесятикилометровом фронте протяженностью от Луцка до Дубно 
против двух советских мехкорпусов и 228-й стрелковой дивизии 36-го корпуса. Увы, советские 
механизированные части также имели чрезвычайно мало пехоты и были не в состоянии 
организовать сплошную оборону. В результате сложилась уникальная в военной истории 
ситуация: встречный бой танковых частей на широком фронте (50 км) без поддержки 
пехоты и при катастрофической нехватке у каждой из сторон информации о противнике. В 
такой ситуации должен был выиграть тот, кто быстрее наладит управление и организует хотя бы 
сносную координацию действий между своими частями, а главное - умелыми действиями 
подвижных групп создаст у противника иллюзию окружения и заставит его отойти первым.

Но вернемся же на три дня назад и посмотрим, что же происходило в эти дни на правом 
фланге фронта, в полосе действия 5-й армии. О 22-м мехкорпусе мы уже говорили - после 
приключений 22 июня его 41-я танковая дивизия фактически перестала существовать. Нет, она 
выбралась из болота без особых потерь, но утрата связи с командованием и полное непонимание 
сложившейся вокруг ситуации привели к тому, что дивизию попросту "растащили" по мелочам. Из 
ее состава постоянно выделялись отдельные танковые роты для борьбы с немецкими воздушными 
десантами -- как реальными, так и мифическими. Если учесть, что за десанты постоянно 
принимались прорвавшиеся в тыл подвижные разведывательные группы противника, то можно 
представить себе то количество боевых машин, которое исчезло из состава дивизии за два 
последующих дня и в нее уже не вернулось. Значительная часть танков дивизии по распоряжению 
командования 15-го стрелкового корпуса была направлена на крайний правый фланг армии для 
прикрытия Брест-Литовского направления от танкового прорыва немцев (впоследствии 
выяснилось, что известие о нем оказались дезинформацией). Еще часть танков была выделена для 
поддержки 87-й стрелковой дивизии, оборонявшей Владимир-Волынский - впоследствии эти 
машины оказались в распоряжении 215-й мотострелковой дивизии. К  исходу 24 июля остатки 41-й 
танковой дивизии обороняли шоссе на Ковель и не помышляли ни о каком наступлении.
Впрочем, командованию 5-й армии было не до Люблина. Поэтому еще 23 июня две другие 
дивизии 22-го мехкорпуса (19-я т.д. и 215-я м.с.д), выдвигавшиеся из района Ровно, получили приказ 
командарма-5 генерала Потапова: совместно с 27-м стрелковым корпусом и  1-й противотанковой 
артбригадой нанести контрудар в направлении Владимира-Волынского. Поскольку дивизии лишь 
подходили к месту боев, время контрудара было назначено на утро 24 июня. 
Но противник не стал ждать, и рано утром 23 июня атаковал позиции 1-й противотанковой 
бригады генерал-майора Кирилла Москаленко, прикрывавшие шоссе Владимир-Волынский - Луцк 
в районе Затурцы (несколько километров восточнее Войницы). Атака была отбита с большими 
потерями для немцев -- 85-мм зенитки, прекрасно обученные артиллеристы и умелое руководство 
сыграли свою роль. Передовые части немецкой 14-й танковой дивизии понесли значительные 
потери: согласно мемуарам Москаленко, на поле боя осталось свыше 50 подбитых и сожженных 
танков и бронемашин и много трупов. После этого противник отказался от попыток пробиться по 
шоссе и пустил свои танки по лесам южнее, в обход левого фланга 1-й артбригады и частей 22-го 
мехкорпуса. К вечеру немецкие танки вышли на шоссе западнее Торчина, после чего Москаленко 
пришлось отвести свои дивизионы назад. Однако, мотопехота не могла двигаться по бездорожью 
вслед за танками, поэтому с утра части 14-й танковой дивизии вермахта возобновили свои попытки 
сбросить артиллеристов с шоссе и открыть дорогу на Луцк.
Днем 24 июня немецкие танки атаковали советские позиции в районе Торчина - и снова 
напоролись на уничтожающий огонь 1-й пт.а.бр. Оставив на подступах к поселку 18 разбитых и 
дымящихся боевых машин, части 14-й танковой дивизии вермахта отошли назад и снова двинулись 
на восток по южной стороне шоссе. Вечером они вышли к Луцку и попытались с ходу 
форсировать Стырь, но были отброшены от мостов артиллерией 135-й стрелковой дивизии и 
третьего эшелона противотанковой бригады. 
Одновременно на правом фланге к северу от шоссе наконец-то перешли в 
контрнаступление 19-я танковая и 215-я мотострелковая дивизии 22-го мехкорпуса. Атака оказалась 
неудачной - немцы успели выдвинуть в первый эшелон противотанковые орудия, от огня которых 
наступающие легкие машины понесли большие потери. В ходе развернувшегося сражения 19-я 
танковая дивизия была разгромлена. Она потеряла около 50 танков (в основном Т-26) и 12 
бронемашин БА-10, в ее артиллерийском полку осталось всего 14 орудий. Командир дивизии 
генерал-майор К. А. Семенченко уцелел только чудом, начальник артиллерии пропал без вести, 
оба командира танковых полков погибли, а командир мотострелкового полка умер от ран. К 25 
июля части 19-й тд и 215-й м.с.д разрозненно отходили в район Рожище. Сюда же получила приказ 
отходить и 1-я пт.а.бр, поскольку пути отхода на Луцк уже были перерезаны, а сам город захвачен 
противником. О наступлении на этом фланге больше никто и не помышлял.


IV

Таким образом, к утру 25 июня ударные соединения Юго-Западного фронта выполнить 
приказ о переходе в единое наступление не смогли. Действия механизированных корпусов свелись 
к отдельным разрозненным контратакам на разных направлениях. Выдвигающиеся из тыла 
соединения подходили в район боевых действий и атаковали противника по частям, что еще более 
распыляло силы. Часть соединений по прежнему находилась на марше, разрыв фронта к югу от 
Луцка и Ровно оставался незакрытым. 
Между тем, именно в этот разрыв немецкое командование направило все 5 танковых 
дивизий 1-й танковой группы. Глубже всех между флангами 5-й и 6-й армий ЮЗФ проникли две 
танковых дивизии противника - 11-я и 13-я. Причем советское командование считало, что 
передовые части 13-й танковой дивизии вермахта уже заняли Здолбунов и находятся на подступах к 
Ровно - в 130 километрах от Сокальского выступа! Между тем, к этому моменту основные силы 13-
й дивизии разрозненными силами вели борьбу на очень широком фронте между Луцком и Дубно, 
создавая впечатление огромного количества войск исключительно путем высылки по разным 
направлениям подвижных дозоров. К Ровно и Здолбунову прорвались лишь передовые 
разведгруппы дивизии, а моторизованные и пехотные части на рубеж реки Иква еще не вышли, 
поэтому никакой опасности для 19-го мехкорпуса в реальности не существовало.
А вот наступавшая севернее 11-я танковая дивизия, поддержанная левым флангом 16-й 
танковой дивизии действительно сильно вырвалась вперед - но именно об этом прорыве штаб 
Юго-Западного фронта пока оставался в неведении. Здесь считали, что 11-я танковая дивизия 
противника все еще находится в районе Дубно. Южный фланг ударной группировки немцев 
прикрывали две танковых дивизии. 9-я танковая дивизия вела бои с частями 15-го 
механизированного корпуса в районе Радзехова, а основные силы 16-й т.д. наступала восточнее 
Радзехова на Броды, обеспечивая тылы и правый фланг 11-й т.д. Северный фас ударной 
группировки прикрывался 14-й танковой дивизией, которая обошла Владимир-Волынский и сейчас 
вела тяжелые бои в районе Войницы, имея целью наступление на  Торчин и далее на Луцк. 
Тем временем в прорыв уже входили части 57-й и 75-й пехотных дивизий вермахта, к 
вечеру 24 июня достигшие Берестечко. Несмотря на то, что эти части не являлись 
механизированными, оснащенность автотранспортом у них была гораздо выше, чем в советских 
мотострелковых дивизиях -- и соответственно, двигались они гораздо быстрее. 

В эти июньские дни подразделения 6-й армии ЮЗФ продолжали удерживать рубеж 
обороны вдоль границы. Зато боевые порядки 5-й армии были рассечены танковыми и 
моторизованными частями противника. Тяжелее всего пришлось 124-й стрелковой дивизии, 
отступившей от Сокаля и теперь оборонявшейся в районе Милятина. Немецкие танковые клинья 
обошли ее справа и слева, дивизия оказалась в окружении. Между Владимиром-Волынским и 
Войницей была окружена 87-я стрелковая дивизия, вовремя не получившая приказа на отход.
Командующий армией, генерал Потапов, совершенно превратно представлял себе 
сложившуюся оперативную обстановку. Хотя на севере оборона армии оставалась достаточно 
устойчивой, командарм докладывал находящемуся в штабе фронта Жукову, что на участке 
Влодава - Устилуг наступают 5 пехотных дивизий и около двух тысяч танков противника. Южнее 
Устилуга численность противника оценивалось в пять-шесть пехотных и одну танковую дивизию
На самом же деле все обстояло наоборот - севернее Устилуга немцы имели всего четыре 
дивизии (причем одна из них охранная), но зато южнее в полосе армии наступали семь пехотных и 
четыре танковых дивизии. Немецкие танки, обтекая советскую оборону с юга, беспрепятственно 
двигались вдоль фронта 5-й армии, мимо ее левого фланга, и входили в прорыв южнее Луцка.
Тем временем 15-й мехкорпус продолжал упорные бои в районе Радзехова. Однако, еще 
вечером 23 июня штаб ЮЗФ получил сообщение, что танки и мотопехота противника, 
прорвавшиеся в район Берестечко, начинают обходить правый фланг корпуса и угрожают 
непосредственно Бродам. В связи с этим командующему корпусом генералу Карпезо был отдан 
приказ - удерживая фронт на сокальском направлении, перебросить часть сил на левый фланг, 
"атаковать и уничтожить танки и танкетки противника в направлении Берестечко во 
взаимодействии с подходящим к утру 24.6.41 г. в район Броды 8-м механизированным 
корпусом". 
В соответствии с этим распоряжением генерал Карпезо начинает рокировку соединений с 
одного фланга на другой: 37-я т.д. должна сменить 10-ю т.д. и начать наступление в северном 
направлении на Лешнев и далее на Берестечко, а 10-я тд перебрасывается на левый фланг - для 
сдерживания частей 9-й танковой дивизии противника западнее Радзехова. Однако выполнить 
перестроение не удается: вечером 24 июня эта дивизия остановлена в районе Буска и повернута 
обратно. 
Вероятно, это было связано с тем, что командование ЮЗФ внезапно решило продолжить 
наступление в северно-западном направлении.  В 7 часов утра 25 июня 15-й мехкорпус должен был 
нанести новый удар в направлении на Радзехов и Сокаль, к исходу дня разгромить находящиеся 
здесь танковые и пехотные части противника и соединиться с частями 124-й и 87-й стрелковых 
дивизий, окруженных в районе Войницы и Милятына.
Между тем, еще днем 24 июня на основе указаний Жукова командование ЮЗФ должно 
было отдать командующему 15-м мехкорпусом совершенно иной приказ: вывести корпус из боев 
и, оставив на пути противника заслоны, начать сосредоточение в районе Броды. Цель -- совместно 
с находящимся на подходе 8-м мехкорпусом нанести мощный удар на Дубно, во фланг и тыл 11-й и 
13-й танковым дивизиям противника, рвущимся к Ровно. Но очень похоже, что этот приказ или 
вообще не был отдан, или не дошел до генерала Карпезо . Дело в том, что штаб ЮЗФ время от 
времени пытался управлять дивизиями напрямую, без ведома корпусного командования. В 
частности, вечером 24 июня на КП 212-й моторизованной дивизии в двух километрах севернее 
Бродов имел место совершенно дикий случай. Заместитель командира 15-го мехкорпуса полковник 
Ермолаев, прибывший в расположение 212-й моторизованной дивизии, встретил здесь 
представителя штаба фронта генерал-майора Панюхова, который заявил ему, что дивизия 
выполняет приказы штаба фронта и не будет участвовать ни в каком наступлении, а останется 
оборонять Броды. 
Наступление началось во второй половине дня 25 июня и велось по двум операционным 
линиям, ориентированным на Радзехов. Тридцать седьмая танковая дивизия  сбила боевое 
охранение противника, форсировала реку Радоставка и несколько продвинулась вперед. А вот 10-я 
танковая дивизия столкнулась с превосходящими силами противника. Боевой дозор 20-го танкового 
полка в составе 15 машин под командованием майора Говора напоролся на мощную 
противотанковую оборону, потерял 7 машин БТ и 4 КВ-1 (!) и вынужден был отойти . Тем 
временем на флангах дивизии появилась вражеская пехота и танкисты сами вынуждены были 
перейти к обороне. Таким образом, наступление фактически не состоялось
26 июня соединения корпуса подверглись массированным налетам вражеской авиации. 
Командный пункт, расположенный на высоте 210,0 южнее селения Топоров и незамаскированный, 
подвергся особо настойчивым атакам с воздуха: противник хорошо знал, где расположены пункты 
управления советских частей. А далее случилось жуткое. После окончания налета командир 
корпуса генерал-майор Игнат Иванович Карпезо был найден недвижимым и залитым кровью возле 
штабной палатки. Вызванный уцелевшими офицерами врач констатировал смерть. Генерала 
похоронили здесь же. Вскоре из штаба армии вернулся комиссар корпуса И.В Лутай. Узнав о 
случившемся, он схватился за кобуру и потребовал откопать могилу. Глаза у комиссара были 
белые и бешеные. Испуганные штабисты схватились за лопаты. Когда генерала выкопали, он 
дышал...
Контуженного генерал-майора Карпезо отправили в тыл, в командование корпусом 
вступил полковник Ермолаев. Весь день продолжались тяжелые, безрезультатные и беспорядочные 
бои. А вечером штаб корпуса получил очередное распоряжение - утром следующего дня 
совместно с наконец-то подошедшим в район Бродов 8-м мехкорпусом начать наступление на 
Дубно. 

С утра 24 июня части части 8-го механизированного корпуса продвигались от Яворова на 
восток - к Буску и Дубно. Окружных дорог вокруг Львова в то время не было, поэтому танки 
пришлось вести прямо через город, что привело к неразберихе и пробкам на узких улицах. К этому 
времени в городе и без того царила нервозная обстановка, а тут еще огромные колонны танков и 
автомашин, запрудившие и без того узкие улочки и пытающиеся пробиться на восток - против 
хода идущих к фронту подкреплений. Неудивительно, что до паники было рукой подать.  Но пока 
город, ставший советским чуть больше полутора лет назад, испуганно притих, вслушиваясь в 
неумолчный рев моторов, лязг гусениц и редкое постукивание выстрелов - украинские 
"самостийники" и немецкие диверсанты уже постреливали с чердаков и из подворотен... 
"Марш  совершался в условиях постоянного воздействия авиации противника. Дороги 
были  забиты войсками и местным населением, эвакуирующимся в глубь страны, в результате  
чего создавались "пробки" и снижалась скорость движения. Службу регулирования 
и техническое обеспечение из-за быстро меняющейся обстановки организовать  практически не 
представлялось возможным" -- пишет в своих мемуарах генерал Рябышев . К этому можно 
добавить, что за время почти 500-километрового марша вышло из строя и осталось на дороге до 
половины  танков устаревших конструкций  (Т-26 и БТ). Какая-то часть машин, а также большое 
количество артиллерии было потеряно от ударов авиации противника. Оставшиеся в строю старые 
танки сохранили лишь небольшой запас моторесурса, поскольку его расход к началу войны и так 
составлял 50% . Часть бывших на ходу машин уже требовала ремонта. Таким образом, еще  до 
вступления в бой мехкорпус оказался значительно ослабленным.
Проделав за полтора дня 113-километровый марш из района Яворова, к вечеру 25 июня 
части 8-го мехкорпуса начали сосредотачиваться в районе Буска, юго-западнее Бродов. На 
следующий день, выполняя приказ командования ЮЗФ о занятии исходных позиций для 
наступления, танкисты вошли в Броды. К их огромному удивлению обнаружилось, что в городе 
вообще нет никаких войск - ни наших, ни немецких.
Информации о своих соседях справа и слева командир корпуса не имел, общий замысел 
наступления представлял более чем схематично, тем более, что командование ЮЗФ не известило 
его о плане операции. Командир 8-го мехкорпуса знал лишь свою задачу - наступать на Дубно. О 
том, что предполагается встречный удар 9-го и 19-го мехкорпусов, он не ведал, и поэтому даже в 
мыслях не имел, что итогом операции может (и должно!) стать окружение ударной группировки 
противника. Таким образом, в изначально неплохой план контрудара уже заранее были заложены 
зерна поражения 
Корпус генерала Рябышева действовал согласно всем нормам и правилам ведения боевых 
действий. Еще на марше вперед были высланы разведывательные группы дивизий. Вечером 25 
июня они обнаружили противника и около полуночи донесли, что в полосе предполагаемого 
наступления корпуса находятся немецкие части, прикрывающие правый фланг ударной танковой 
группировки противника. Немцы занимали оборону по реке Иква фронтом на восток и  по реке 
Сытенька фронтом на юго-восток. Против них находилась 212-я моторизованная дивизия 15-го 
механизированного корпуса, накануне выдвинутая из Бродов. Связавшись с командиром этой 
дивизии генерал-майором технических войск С.В. Барановым, генерал Рябышев выяснил, что 15-й 
мехкорпус в первые дни войны боролся "с авиадесантами противника в районе Радзехова... и, 
ликвидировав их, сражался с сильной танковой группировкой". Более точных данных о 
противнике не было. Несмотря на это, утром 26 июня комехкорпусор Рябышев отдал приказ 
перейти в наступление в общем направлении на Берестечко. Никем не уведомленный о том, что 
командование Юго-Западного фронта предполагало совместные действия четырех 
механизированных корпусов, Рябышев спланировал свой удар самостоятельно.
Оборона противника оказалась более плотной, чем ожидалось. Враг встретил 
наступающие части плотным артиллерийско-пулеметным огнем. Кроме того, реки в районе Дубно 
текли в широтном направлении, поэтому наступающим пришлось преодолевать каждую из них. 
Это оказалось не столь простой задачей - к примеру, речка  Слоновка при ширине всего 30 метров 
имела глубину полтора-два метра, а ее  заболоченная пойма достигала в ширину двух километров. 
Танки вязли в мягком грунте, становясь легкой добычей для артиллерии противника.
Вскоре появились и немецкие самолеты. Они нанесли бомбовый удары по боевым частям, 
перекресткам дорог, а также по плохо замаскированным узлам управления войсками. Бомбежке 
подвергся и командный пункт корпуса, в результате чего погибло и было ранено несколько 
штабных офицеров, а главное - была выведена из строя корпусная радиостанция. Кроме того, на 
дорогах было уничтожено множество автозаправщиков и машин с боеприпасами из тылов 12-й 
танковой дивизии.
Тем не менее, к восьми утра части 12-й танковой дивизии генерал-майора танковых войск  
Т.А. Мишанина сумели преодолеть заболоченную пойму Слоновки, форсировали реку, захватили 
разрушенный мост и плацдарм на противоположном берегу. К 11 часам саперы смогли 
восстановить мост и по нему двинулись тяжелые танки. Дивизия атаковала сильно укрепленный 
врагом городок Лешнев и к четырем часам вечера после ожесточенного боя захватила его. 
Одновременно танковая рота старшего лейтенанта Жердева обошла городок с востока, перерезала 
дорогу на Берестечко и уничтожила отступавший мотоциклетный батальон противника вместе с 
его артиллерией и  обозом. 
Успешно развивалось и наступление правофланговой 34-й танковой дивизии. Ее танки 
разгромили одну из вражеских колонн, уничтожив три артиллерийские батареи и два батальона 
мотоциклистов, причем личный состав штабов обеих батальонов был взят в плен. Командир 
дивизии полковник И.В. Васильев доложил генералу Рябышеву, что его части уничтожили 10 
танков и 12 орудий, взяли в плен более немецких 200 солдат и офицеров. Кроме того, было 
захвачено четыре вражеских танка. 
Седьмая моторизованная дивизия не успела полностью закончить сосредоточение, 
поэтому начавшаяся в час дня атака ее передовых частей на правом фланге корпуса, у места 
впадения Слоновки в реку Стырь, успеха не имела. В целом же к исходу дня дивизии 8-го 
мехкорпуса продвинулись в направлении Берестечко на 8-15 километров. Под их натиском части 
57-й пехотной  и 16-й танковой дивизии противника отошли за реку Пляшевка и закрепились там. 
Осознав угрозу правому флангу своего 48-го механизированного корпуса, немецкое 
командование повернуло в этот район части 44-го армейского корпуса, 16-ю моторизованную 
дивизию, 670-й противотанковый батальон и батарею 88-мм зенитных орудий. К вечеру противник 
уже пытался контратаковать и советские части были вынуждены перейти к обороне. 
Тем временем передовые части 11-й немецкой танковой дивизии продолжали быстро 
наступать в направлении на Острог, практически не встречая сопротивления. Передовым частям 
16-й танковой дивизии удалось продвинуться на несколько километров к югу от Дубно в 
направлении на Кременец, где не было сплошной советской обороны. Поэтому штаб Юго-
Западного фронта отдал распоряжение: "8-му механизированному корпусу отойти за линию 
пехоты 37-го стрелкового корпуса и усилить ее боевой порядок своими огневыми средствами".
Генерал Рябышев предполагал к утру подтянуть резервы, пополнить боезапас и с 
рассветом продолжить наступление в направлении на Берестечко. "Из показаний пленного  
немецкого офицера мы узнали, что противостоящая нам группа Клейста состоит из  четырех 
танковых и четырех моторизованных дивизий. Часть танковых дивизий уже  находится на 
подступах к Ровно. За этой группой движутся четыре пехотные дивизии из  состава 6-й 
полевой армии. Отправляя в штаб фронта донесение об успешных  действиях корпуса, я 
полагал, что командующий примет решение развить успех корпуса, разгромить врага и 
отбросить его к границе. Однако 27 июня в 4 часа утра на КП  корпуса прибыл генерал В. П. 
Панюхов с приказом командующего фронтом, в котором  предписывалось отвести 8-й 
мехкорпyc во фронтовой резерв, в тыл 36-го стрелкового  корпуса, занимавшего оборону на 
рубеже Кременец, Подкамень. Понюхов не сообщил о причине отвода корпуса в резерв и не 
проинформировал об обстановке на участках  соседей. Надо было спешить. Если начнется бой, 
из него трудно будет вывести части,  чтобы выполнить приказ..."    
Очевидно, здесь имеется в виду именно приказ на отвод войск за линию пехоты, а не 
приказ о наступлении на Дубно, так как последний поступил в 8-й мехкорпус через начальника 
управления политпропаганды фронта бригадного комиссара Михайлова только спустя два часа - в 
шесть утра. Согласно этому приказу, мехкорпус должен был выбить противника из Дубно, затем 
перейти к круговой обороне  в районе Дубно, Смордва, Пелча и быть готовым к дальнейшему 
наступлению в составе  контратакующей группировки.    
По счастью, оба приказа не настолько противоречили друг другу, чтобы затруднить 
выполнение последнего. Тем не менее, результатом всей этой чехарды стал отвод 12-й танковой 
дивизии за реку Слоновку и оставление захваченного днем Лешнева. В результате левый фланг 34-й 
танковой дивизии, не получившей приказа на отход, опасно обнажился...

V

Тяжелый танк, шатаясь, едет 
По черепам чужих бойцов.
Не видят ничего на свете 
Глаза, заткнутые свинцом.
Но он идет к тоннелям пушек, 
Но он на ощупь танком рушит,
В кулак зажатой цифрой тонн -- 
Скелет железный сквозь бетон...
(М. Кульчицкий , 1939)

Общий план предстоящего сражения был таков. 9-й и 19-й мехкорпуса атакуют левый 
фланг ударной группировки противника между Луцком и Ровно, выходят к Дубно и Млынову и 
отбрасывают врага за реку Икву. В дальнейшем на этом рубеже предполагается развернуть 
выдвигаемые из-за линии старых укрепрайонов части 31-го и 37-го стрелковых корпусов и создать 
устойчивую линию обороны. Под давлением аргументов своего начальника штаба генерал-майора 
Пуркаева, Кирпонос соглашается прекратить удары на всех других участках и отвести мехкорпуса 
за линию обороны стрелковых частей для сосредоточения и переформирования. 
Но Ставка категорически запретила отступление и приказала продолжить контрудары. 
Поэтому находящийся в районе Кременец-Судобичи 36-й стрелковый корпус получил приказ 
нанести удар на Дубно с юго-восточного направления , 8-й мехкорпус - с юго-западного. Части 
15-го мехкорпуса должны были изменить направление наступления с северо-западного на 
северное, выйти к Берестечко и, перерезав основные коммуникации 1-й танковой группы, тоже 
повернуть на Дубно. 8-я танковая дивизия 4-го мехкорпуса (единственная, которую наконец-то 
удалось перебросить с левого фланга 6-й армии на правый) заняла позиции между Полоничной и 
Лопатином, слева от 15-го мехкорпуса. В дальнейшем именно она должна была возобновить 
движение на Радзехов, куда ранее наступал 15-й мехкорпус.
Согласно распоряжению Военного совета фронта наступление предполагалось начать 
утром 27 июня. Командующий 5-й армией генерал Потапов, в чье ведение были переданы 9-й и 19-
й мехкорпуса, отдал им приказ атаковать противника по сходящимся направлениям от Луцка и 
Ровно на Млынов и отбросить его за реку Икву. На Дубно должен был наступать 36-й стрелковый 
корпус, тоже находящийся в ведении 5-й армии.
Однако, наступление левого фланга 5-й армии не удалось - за ночь немцам удалось 
подтянуть в этот район отставшие пехотные части, переправить их через Икву и значительно 
усилить свою оборону. Командир 9-го мехкорпуса Рокоссовский, обнаружив перед собой вновь 
подошедшие крупные силы противника (помимо 13-й танковой здесь уже появилась 25-я 
моторизованная и 111-я пехотная дивизии вермахта, а также части 14-й танковой дивизии), счел 
наступление бесполезным - тем более, что в этот же день 298-я и 299-я пехотные дивизии 
противника при поддержке танков 14-й танковой дивизии нанесли удар по правому флангу корпуса 
под Луцком, и туда пришлось срочно перебрасывать 20-ю танковую дивизию. Поэтому 
Рокоссовский предпочел, не дожидаясь бессмысленных потерь, сразу же доложить начальству, что 
его атака не удалась. Положение на участке 9-го мехкорпуса стабилизировалось до первых чисел 
июля.
19-й мехкорпус перейти в наступление тоже не смог . Части его 40-й танковой дивизии,  
медленно отступали от Млынова к Ровно, имея на флангах прорвавшиеся подвижные группы   13-й 
немецкой танковой дивизии, а 43-я танковая дивизия отражала атаки противника на подступах к 
Ровно. 213-я моторизованная дивизия в сражении не участвовала вообще, поскольку из-за нехватки 
автотранспорта отстала на марше от Бердичева. Связи с частями Рокоссовского 19-й мехкорпус не 
имел, как и с командованием 36-го стрелкового корпуса. Впрочем, дивизии последнего были 
разбросаны на большой площади, не взаимодействовали между собой, не имели единого 
руководства и находились в малобоеспособном состоянии. 
Более того, выдвигавшиеся от Дубно части 11-й и 13-й немецких танковых дивизий сами 
перешли в наступление на Ровно. Сначала был атакован правый фланг. В два часа дня, после 
сильной артподготовки, танки противника в сопровождении пехоты двинулись вдоль шоссе 
Млынув-Ровно, нанося удар в стык 40-й и 43-й танковых дивизий. Малочисленная советская пехота, 
не выдержав артиллерийского огня и атаки танков противника, стала отступать к городу. В 3 часа 
дня 86-й танковый полк 43-й дивизии, поддержанный огнем 43-го гаубичного артполка,  
контратаковал противника, отбросил его и восстановил положение. Немцы отошли к Филявичи, 
потеряв (согласно нашим донесениям) 6 танков, 3 противотанковых пушки и около 2 рот пехоты, и 
более никаких атак в этот день не предпринимали. Наши потери составили 5 танков Т-26 (из них 2 
огнеметных), 1 бронемашину и 41 человек убитыми и ранеными.
Чуть позже, в 7 часов вечера немцы атаковали левый фланг дивизии, нанеся удар вдоль 
шоссе Дубно-Ровно. Этой атаке предшествовала не только артподготовка, но и авианалет - 3 
группы пикировщиков по 4--5 машин каждая . В 22:00 10-15 танков и до двух рот пехоты 
противника ворвались на юго-западную окраину Ровно. В городе разгорелись тяжелые уличные 
бои. Оборонявшаяся южнее 228-я стрелковая дивизия вновь не выдержала удара и оставила свои 
позиции. Немцы опять заняли Здолбунов, а в ночь на 28 июня командование мехкорпуса получило 
известия, что колонна немецких танков и автомашин уже захватила переправы на реке Горынь и 
двинулась дальше к городу Тасушев.
В 3 часа утра 28 июня командующий 19-м мехкорпусом генерал-майор Н.В. Фекленко 
принял решение об отходе. 40-я танковая дивизия отводилась на рубеж Тучин-Гоща, по реке 
Горынь, 43-я дивизия получила задачу прикрыть отход, обеспечив подвижную оборону на 
уучастке от Ровно до Гощи. В течение всего дня 28 июля дивизия отходила на восток, ведя 
подвижные бои с короткими контрударами по противнику, при отходе разрушая мосты и дороги 
на шоссе Ровно-Гоща. В ходе этих боев было потеряно 11 танков Т-26, 2 полковых орудия, 5 
грузовых машин, 2 бензоцистерны, погибло 13 человек и было ранено 47. По данным наших войск, 
противник потерял 14 танков, 7 бронемашин, более 40 мотоциклов и 50 автомашин, убито и ранено 
-- до полка пехоты.

То есть, о наступлении на Дубно и Берестечко с северного направления 27 и 28 июня не 
могло быть и речи. К сожалению, командование Юго-Западного фронта, как правило, получало 
сведения об оперативной обстановке с задержкой на один-два дня. Оно вообще не узнало о 
тяжелейших проблемах со снабжением передовых частей, которые возникли у Клейста 26 июня. О 
прорыве 11-й танковой дивизии в полосе действия 36-го стрелкового корпуса командование ЮЗФ 
получило  иформацию только утром 27 июня, когда танки вермахта вышли к Острогу. До этого дня 
Кирпонос и Пуркаев не предполагали, что здесь находятся какие-либо серьезные немецкие части за 
исключением далеко вырвавшихся вперед дозоров и разведгрупп. Хотя с 25 июня нашей авиации 
удалось (наконец-то!) наладить воздушную разведку, районы концентрации, а также операционные 
линии вражеских войск так и не были выявлены. Правда, удалось определить, что основная часть 
наступающей на Ровно ударной группировки противника все еще находится в районе Берестечко, 
Луцка и Дубно, а к Ровно с запада подошли только передовые подвижные части 13-й танковой 
дивизии вермахта. Впрочем, эта информация уже запоздала -- немцы очень быстро подтягивали 
свои силы.
Двадцать седьмого июня для обороны Острога была спешно создана группа генерала 
Лукина. В ее состав вошли части 16-й армии, предназначенные для отправки на Западный фронт и 
грузившиеся в эшелоны в Шепетовке. Ядром группы Лукина стала 109-я мотострелковая дивизия 5-
го мехкорпуса. Позднее добавилась 213-я мотострелковая дивизия, а также остатки войск волею 
войны оказавшиеся в районе Острога. 
Тем временем, в прорыв между Луцком и Бродами входили 11-я, 13-я и 16-я танковые и 
часть 25-й моторизованной дивизии. К утру 27 июня восточнее линии Луцк-Броды уже находились 
значительная часть 14-й танковой и 16-й моторизованной дивизий, а также 111-я, 299-я и часть сил 
57-й и 75-й пехотных дивизий немцев. Лишь 9-я танковая дивизия в этот момент находилась 
западнее Радзехова, пытаясь прорваться в полосе действия 6-го стрелкового корпуса 6-й армии, на 
левом фланге 15-го мехкорпуса.

36-й стрелковый корпус был небоеспособен, поэтому в наступление не перешел. Таким 
образом, единственными частями, способными выполнить приказ командующего фронтом, 
оставались 8-й и 15-й механизированные корпуса, а также 8-я танковая дивизия 4-го мехкорпуса . 
Пятнадцатый мехкорпус оказался в чрезвычайно сложной ситуации - дело в том, что накануне его 
командующему, как и комкору-8, был отдан приказ на отход за оборонительную линию 37-го 
стрелкового корпуса, проходящую по рубежу Золочевских высот. Судя по всему, командование 
фронта имело своей целью вывести механизированные части из боя, чтобы привести их в порядок 
и, может быть, организовать какое-то подобие ударного кулака. Но под давлением Ставки и 
Генштаба (начальник которого Г.К. Жуков до утра 27 июня находился непосредственно в войсках), 
Кирпонос и Пуркаев изменили свое решение. Однако приказ остановить отвод и вновь наступать в 
направлении Берестечко, переданный все с тем же начальником политуправления фронта 
бригадным комиссаром Михайловым, поступил на командный пункт 15-го мехкорпуса, 
находившийся в лесу у поселка Каштеляны, только около 10 утра. Пока установили связь с 
подразделениями, пока разворачивали войска и возвращали к линии фронта - наступил вечер.  
Командир 8-го мехкорпуса генерал Рябышев тоже считал, что может перейти в 
наступление не ранее, чем через сутки. Поэтому он составил план, согласно которому атака 
должна была начаться в 4 часа утра 28 июня. Боевой порядок корпуса предполагалось построить в 
два эшелона: в первом двигались 12-я и 34-я танковые дивизии, во втором -- 7-я моторизованная 
дивизия. Главный удар наносился вдоль шоссе Броды-Дубно 12-й танковой дивизией, 
моторизованная пехота закрепляла успех. До этого в течение дня 27 июня предполагалось 
подтянуть к линии фронта тылы и резервы корпуса, а разведке - провести рекогносцировку 
местности и выявить расположение сил противника.
Но днем 27 июня на КП Рябышева (3 км юго-западнее поселка Ситное) прибыл член 
Военного Совета фронта корпусной комиссар Вашугин - в сопровождении военюристов и 
молодцеватых бойцов комендантского взвода. На КП Вашугин устроил истерику и от имени 
командующего фронтом потребовал немедленно приступить к выполнению поставленной задачи.  
Здесь же появился начальник автобронетанковых войск фронта генерал-майор Р.Н. Моргунов. Он 
сообщил,  что ему поручено координировать действия 8-го механизированного корпуса с 
наступающим слева 15-м мехкорпусом. По его словам, с северо-востока на Дубно должны были 
наносить удар 9-й мехкорпус из района Клевань и 19-й мехкорпус -- из района Ровно. Рябышев 
вспоминает, что эта информация оказалась для него весьма неожиданной. Затем генерал 
Моргунов отбыл в 15-й мехкорпус, и никаких известий от него более не поступало.
Двадцать шестого июня 15-й мехкорпус никуда не наступал, ограничиваясь ведением 
разведки, отражением многочисленных атак противника с разных направлений и наведением 
переправы через реку Радоставка. Поздно вечером полковник Ермолаев, вступивший в 
командование корпусом, получил через комбрига Петухова приказ штаба Юго-Западного фронта: 
во взаимодействии с 8-м механизированным корпусом разгромить мотомеханизированную 
группу противника, действующую на дубенском и кременецком направлениях. Наступление 
мехкорпуса и подчиненной ему 8-й танковой дивизии (из состава 4-го мехкорпуса) должно было 
начаться в 9:00 27 июня, направление движения -- Лопатин, Щуровице, Дубно, то есть опять по 
расходящимся линиям. К исходу дня следовало выйти в район Берестечко и в дальнейшем 
повернуть на восток -  на Дубно. Двести двенадцатая моторизованная дивизия должна была 
действовать в составе 8-го мехкорпуса.
К исходу 26.6.41 г. части 15-го корпуса имели:  
10-я танковая дивизия - 10 танков KB, 5 танков Т-34, 4 танка Т-28 и 20 машин БТ-7.  
37-я танковая дивизия - 29 танков Т-34, 185 танков БТ-7, 7 танков Т-26.  
8-я танковая дивизия имела не полный штатный состав подразделений, в ее единственном 
сводном танковом полку было всего 65 танков. В целом же подразделения корпуса с приданными 
частями и без 212-й моторизованной дивизии насчитывали к этому моменту 325 танков разных 
марок. То есть к концу пятого дня войны было потеряно или вышло из строя около 2/3 всех, 
имевшихся к началу боевых действий танков, в том числе почти все КВ и половина Т-34. 
Артиллерия корпуса насчитывала 36 орудий, из которых только 7 полковых, а остальные калибром 
122 и 152 мм. Пехоты в трех танковых дивизиях также было очень немного - всего 4 батальона, 
поэтому о каком-либо закреплении результатов успеха не могло идти и речи. Но самое главное - 
все части корпуса (за исключением 212-й дивизии, продолжавшей обороняться на рубеже 
Радзивиллов, Шныров, Пяски) к этому моменту во исполнение предыдущего приказа отводились 
на Золочевские высоты. То есть их приходилось снова поворачивать обратно и бросать в бой.
В результате 27 июня корпус в наступление так и не перешел, а генерал Моргунов в штабе 
корпуса не появился . Тем временем в 8-м механизированном корпусе буквально на ходу был 
создан передовой подвижный отряд в составе 24-го танкового полка 12-й танковой дивизии), 
дополнительно усиленный 21 танком (15 Т-34 и 6 БТ-7) из 23-го танкового и 27-го мотострелкового 
полков. Руководителем отряда был назначен командир 24-го полка подполковник Волков. Отряд 
должен был немедленно начать движение на Дубно. Вслед за ним выдвигалась точно также наспех 
сколоченная ударная группа, насчитывавшая 217 танков и до 9 тысяч человек личного состава. 
Основу ударной группы  составляла 34-я танковая дивизия, командиром группы по приказу 
Вашугина был назначен бригадный комиссар Н.К. Попель. К этому моменту остальные части 
корпуса -- 7-я моторизованная дивизия полковника Герасимова и 12-я танковая дивизия генерал-
майора Мишанина -- еще только перебрасывались на новое направление.
Наступление началось в два часа дня. Немецкую оборону прорвали на удивление легко - 
противник почему-то не ожидал удара в этом направлении, его передовые заслоны были сбиты без 
труда. Лишь под Вербой, где у них была артиллерия, немцы попытались оказать какое-то 
сопротивление. Вскоре идущие по шоссе Львов-Дубно-Ровно советские танки и мотоциклисты 
начали догонять тыловые автоколонны 11-й танковой дивизии -- очевидно, двигающиеся от 
Берестечко через Вербу на Дубно и далее к Острогу. Выход танков на оживленную коммуникацию 
противника - страшная вещь. Вскоре вся дорога была усеяна раздавленными машинами, 
мотоциклами и трупами солдат в серо-зеленой форме.
На закате 27 июня на командный пункт Рябышева в поселке Ситное поступило первое 
донесение бригадного комиссара Попеля. Передовой отряд и ударная группа 34-й танковой 
дивизии разгромили застигнутые на марше танковый полк и  тыловые подразделения 11-й танковой 
дивизии противника и овладели районом Пелча. Путь на Дубно был открыт. В этот же час через 
Ситное проследовал и передовой отряд 7-й моторизованной дивизии. Правда, к этому моменту 
немцы уже попытались закрыть прорыв - не доходя до Вербы, на реке Пляшевке обнаружились 
заслоны противника. Этот заслон был смят, но через несколько километров на реке Дубне оказался 
новый заслон, а мост был уже взорван. Немцы спешно выдвинули сюда от Берестечко части 16-й 
танковой дивизии, которые заняли плотную оборону по реке. 7-я моторизованная дивизия достигла 
рубежа Дубны уже в сумерках, поэтому с ходу форсировать реку не смогла. Части 12-й танковой 
дивизии отстали, продолжая сосредоточиваться в расположении 36-го стрелкового корпуса. За 
левым флангом корпуса, в полосе действий 15-го мехкорпуса установилась тишина. А тем 
временем ударная группа Попеля уже ворвалась в Дубно, захватив там огромные тыловые запасы 
11-й танковой дивизии - артиллерию, боепитание, продовольствие и даже несколько десятков 
неповрежденных танков.

VI

Утром 28 июня бои возобновились с новой силой. К 11 часам в район действий 7-й 
моторизованной  дивизии наконец-то подошла 12-я танковая дивизия. Совместными усилиями они 
пытались прорвать  вражескую оборону по реке Пляшевка и соединиться с 34-й танковой дивизией. 
Но за ночь противник подтянул в район Вербы и Козина новые части. По данным корпусной 
разведки, кроме остатков заслона 11-й танковой дивизии, здесь уже находились выдвинутые из тыла 
части 16-й танковой дивизии, а также 16-я  моторизованная, 75-я и 111-я пехотные дивизии 
противника. То есть враг оперативно перебросил свои силы из-под Радзехова и Берестечко на 
новое направление. Теперь он вновь имел численное превосходство и мог перейти к активным 
действиям. Части 8-го мехкорпуса вынуждены были перейти к обороне. После мощной 
артиллерийской подготовки немецкая пехота и танки сами атаковали советские позиции, авиация в 
это время бомбила наши тылы. Атака была отбита, по донесению штаба корпуса, противник 
потерял до 50 танков  и до четырех батальонов пехоты.    
Следующий удар был нанесен на левом фланге -- там, где должна была находиться 212-я 
моторизованная дивизия 15-го мехкорпуса, удерживавшая рубеж Радзивиллов, Шныров, Пяски. 
Однако вечером 28 июня дивизия под натиском превосходящих сил противника вынуждена была 
отойти на новый рубеж -- высота 261, Гайе Смоленске, Глушин, Голосковице . Словом, 
никаких советских частей в этом районе не оказалось, поэтому 40 танков противника 
беспрепятственно  прорвались в район командного пункта 12-й танковой дивизии. Генерал  
Мишанин  отправил им навстречу все, что было у него в резерве -- 3 танка KB и 4 
"тридцатьчетверки". Командир корпуса выделил им в помощь еще 3 KB. Эти десять танков 
контратаковали и полностью уничтожили прорвавшиеся машины противника, не понеся при этом 
никаких потерь - немецкие танковые пушки не пробивали лобовую броню наших тяжелых и 
средних танков, а другой артиллерии у немцев здесь не было. А вечером 28 июня генерал 
Мишанин был убит.
Что же происходило с 15-м механизированным корпусом, который должен был наступать 
на Радзехов и Берестечко? Наступление корпуса действительно началось - правда, лишь утром 28 
июня. Десятая танковая дивизия, атаковала в общем направлении на Лашков, Завидче, Смажов, 
Берестечко и в течение всего дня вела бои тяжелый бой в районе урочища Воля Адамовска, 
пытаясь овладеть городом Лопатин. Но перейти гать в урочище Воля Адамовска и пойме реки 
Северовка под огнем тяжелой артиллерии и противотанковых орудий немцев части дивизии не 
смогли, а вскоре оказались обойдены противником. Тогда находящийся здесь полковник Ермолаев 
послал своего адьютанта лейтенанта Обернихина на машине в 8-ю танковую дивизию с устным 
приказом -- форсировать реку Островка в районе Гута Шкляна и  поддержать 10-ю танковую 
дивизию ударом на Лопатин с запада. Машина была подбита огнем противника, но лейтенант 
Обернихин "хлебами и оврагами"  добрался до 8-й танковой дивизии и передал приказ. Однако, 
между  правым флангом дивизии и левым флангом 10-й танковой уже начала просачиваться пехота 
противника с противотанковыми орудиями.
Таким образом, 10-я танковая дивизия переправиться через реку Острувка не смогла. Ее 
части понесли большие потери в танках от огня противотанковых орудии и артиллерии. Тем 
временем пришло известие, что правофланговая 37-я танковая дивизия успешно форсировала 
Островку у Станиславчика и с двух сторон атакует высоту 202. Полковник Ермолаев принял 
решение отвести части 10-й танковой дивизии с тем, чтобы перебросить их с левого фланга на 
правый для развития успеха и дальнейшего наступления на Лопатин. Но уже в темноте пришло 
новое сообщение - части 37-й дивизии не смогли взять высоту 202, потеряли уже  переправленные 
танки и сбиты с плацдарма. После этого полковник Ермолаев отдал приказ прекратить наступление, 
отойти назад на восточный берег реки Стырь и под прикрытием 8-й танковой дивизии занять 
оборону по реке Радоставка - фактически на исходном рубеже наступления.
Таким образом, в распоряжении генерала Рябышева осталось всего две сильно 
ослабленные дивизии. Тем временем начальник штаба ОКХ генерал Гальдер записал в своем 
дневнике: На фронте группы армий "Юг" все еще продолжаются сильные бои. На правом  
фланге 1-й танковой группы 8-й русский танковый корпус глубоко вклинился в наше 
расположение и зашел в тыл 11-й танковой дивизии. Это вклинение противника, очевидно, 
вызвало большой беспорядок в нашем тылу в районе между Бродами и Дубно. Противник 
угрожает Дубно с юго-запада, что при учете больших запасов вооружения и имущества в 
Дубно крайне нежелательно. В тылу 1-й танковой группы также  действуют отдельные 
группы противника с танками, которые даже продвигаются на  значительные расстояния. 
Чуть позже, утром 30 июня, он добавил: Напряженная обстановка в районе Дубно 
довольно  серьезно помешала продвижению 16-й танковой и 16-й моторизованной дивизиям, а  
также на несколько дней задержала 44-ю, 111-ю и 229-ю пехотные дивизии... 
29 июня представитель Юго-Западного фронта, прибывший на командный пункт 15-го 
механизированного корпуса в селении Каштеляны вручил командиру корпуса приказ штаба Юго-
Западного фронта: с подходом и сменой частями 37-го стрелкового корпуса вывести корпус во 
фронтовой резерв и сосредоточиться на Золочевских высотах в районе Бялы Камень, Сасув, 
Золочев, Ляцке.  
Командир 15-го механизированного корпуса отдал приказ дивизиям в ночь с 29 на 30 июня 
после смены частями 37-го стрелкового корпуса отойти на новый рубеж и сосредоточиться:  
10-и танковой дивизии - в районе Цыков, Доузенька, Бялы Камень;  
37-й танковой дивизии - в районе Сасув, урочище Городыловский Ляс, Денбина;  
8-й танковой дивизии - врайоне Княже, Лацке, Залесье.  
Движение колонн следовало начать в 22:00. Однако вопреки приказу отход начался без 
смены частями 37-го стрелкового корпуса. Оставленных 15-м мехкорпусом позиций так никто и не 
занял. 10-я танковая дивизия достигла нового района сосредоточения к 6 утра 30 июня. 37-я 
танковая дивизия отходила вместе с 141-й дивизией 37-го корпуса (которая должна была сменить ее 
на позициях!) и достигла указанного в приказе района только ночью с 30 июня на 1 июля. Штаб 
корпуса с 14 часов 30 июня находился в селении Лука (9 км юго-восточнее Злобов). Отходящие 
части корпуса подверглись усиленным налетам авиации противника. Особенно жестоко 
бомбилось шоссе восточнее Золочева, забитое горящими автомашинами бесчисленных 
отступающих колонн. 
Рубеж обороны на Золочевских высотах, на который так рассчитывало командование 
фронта, был прорван в одночасье. В полдень 1 июля немцы ворвались в Золочев. 15-й мехкорпус 
вместе с остальными частями 6-й армии покатился на восток.
Вследствие отхода 15-го мехкорпуса, о чем генерал Рябышев информирован не был, 
немцы получили возможность беспрепятственно обходить фланги 8-го мехкорпуса. Двадцать 
девятого июня германские войска вошли в Буск, вечером того же дня они заняли Броды, 
удерживаемые одним батальоном 212-й моторизованной дивизии. Теперь противник находился 
перед линией обороны 37-го стрелкового корпуса - той самой, за которую командование фронта 
три дня назад планировало отвести мехкорпус. Одновременно немцы начали обход правого фланга 
корпуса. Находившиеся здесь части 140-й и 146-й пехотных дивизий 36-го стрелкового корпуса, а 
также 14-й кавалерийской дивизии не оказав никакого сопротивления, отступили. Вечером 29 июня 
подвижные части немецких дивизий оказались в тылу у ведущих тяжелый бой передовых частей 
мехкорпуса. 
В тот же день в полосе 6-й армии немецкие войска заняли Львов, после чего командование 
фронта приняло решение на общий отвод войск от границы на линию старых укрепрайонов. На 
этот раз Москва не препятствовала этому.
По счастью, управление 8-го мехкорпуса оказалось вне кольца окружения и генерал 
Рябышев смог организовать отход. Дивизии прорвали хлипкие немецкие заслоны и отступили на 
рубеж Золочевских высот. К 30 июня 7-я механизированная дивизия заняла оборону в 7 км северо-
западнее Михайловки, Радзивилова, 12-я танковая дивизия -- на  рубеже Барашовка-Михайловка. 
Танковое сражение у Дубно закончилось. В дальнейшем по приказу командующего 
фронтом, корпус Рябышева снова был отведен назад и занял оборону северо-западнее Тернополя. 
За четыре дня боев (с 27 по 30 июня) оставшиеся вне окружения части 12-й танковой и 17-й 
мотострелковой дивизии, по данным штаба корпуса, уничтожили 4 мотоциклетных и 5 пехотных 
батальонов, противника, до 200 танков ,  более 100 орудий разных калибров и 9 самолетов. В плен 
было взято свыше 300 солдат и  офицеров противника. Потери корпуса составили 2308 бойцов и 
командиров, из них 1673 ранеными и 635 убитыми. Было потеряно 96 танков, в том числе 3 KB, 18 
Т-34, 75 БТ-7 и Т-26. Кроме того, корпус утратил более половины своей артиллерии и почти весь 
автотранспорт.
Отряд Попеля 28-29 июня вел разведку в западном и северном направлениях, отдельные его 
части вышли к Млынову - туда, где еще сутки назад находились наши войска. Одновременно он 
атаковал районы сосредоточения 16-й танковой дивизии противника и пытался пробить коридор к 
основным частям мехкорпус вдоль львовского шоссе. Когда же это не удалось, части 34-й танковой 
дивизии заняли круговую оборону в районе Дубно, использовав на позициях всю имеющуюся 
технику, в том числе и многочисленную трофейную. Тылы и части снабжения к войскам в Дубно 
так и не прошли, но в городе были захвачены тыловые запасы 11-й танковой дивизии немцев. Это 
давало возможность продержаться несколько дней, не испытывая недостатка в продовольствии и 
боеприпасах. Упорная оборона окруженного города продолжалась с 28 июня по 1 июля. 2 июля, 
когда горючее и боеприпасы кончились, бригадный комиссар Попель и командир 34-й танковой 
дивизии полковник Васильев приняли решение уничтожить технику и пробиваться на восток. 24 
июля в районе Белокоровичей (70 км севернее Житомира), пройдя по тылам противника более 200 
километров, группа Попеля и присоединившиеся к ней части 124-й дивизии 5-й армии вышла в 
расположение 15-го стрелкового корпуса 5-й армии. Всего из окружения вышло свыше тысячи 
человек. Потери 34-й танковой дивизии и приданных ей частей составили 5363 человека 
пропавшими без вести и около тысячи убитыми, среди которых был и командир 34-й танковой 
дивизии полковник И.В. Васильев. Потеряна была также вся техника -- танки, автомашины, 
артиллерия.
К 1 июля 1941 года в 8-м механизированном корпусе, состоявшем теперь только из двух 
дивизий, насчитывалось свыше 19 тыс. бойцов и командиров и 207 танков -- в том числе 43 KB, 31 
Т-34, 69 БТ-7, 57 Т-26, 7 Т-40, а также 21  бронемашина. Это все еще была грозная боевая сила. 
Но бои в районе Тернополя и Волочиска, а затем торопливый отход к Проскурову по приказу 
командующего фронтом - все это окончательно подорвало боевую мощь корпуса. К 7 июля в 8-м 
механизированном корпусе насчитывалось всего 43 танка.
 
Получив из 8-го мехкорпуса известие об успехе группы Попеля, командующий Юго-
Западным фронтом в 4 часа утра 28 июня подписал приказ: частям 5-й и 6-й армий возобновить 
общее наступление с целью разгрома танковой группировки противника, действующей на дубно-
острогском направлении. С северо-востока ее должны были атаковать 9-й и 19-й мехкорпуса, с юго-
запада - 8-й и 15-й мехкорпуса, 36-й и 37-й стрелковые корпуса и 14-я кавалерийская дивизия 5-го 
кавкорпуса. С востока должна была наносить удар группа генерала Лукина.
Но на деле обстановка оказалась вовсе не такой радужной, как посчитали в штабе фронта. 
К этому времени дивизии 19-го мехкорпуса уже оставляли Ровно, 9-й мехкорпус вел тяжелые 
оборонительные бои в районе Луцка, выводя из окружения 20-ю танковую дивизию. Торопливо 
брошенная в бой группа Лукина обладала слабыми наступательными возможностями. Ее основная 
ударная сила, 109-я мотострелковая дивизия, понесла значительные потери в лобовых атаках против 
11-й танковой дивизии немцев и была вынуждена перейти к обороне. Тем временем немецкие 
танковые части нащупали разрыв фронта южнее Острога и направились туда, обтекая группу 
Лукина с левого фланга. К этому моменту 36-й и 37-й стрелковые корпуса находились в 50 
километрах восточнее и не имели ни сплошного фронта, ни твердого руководства. Они оказались 
дезорганизованы и в наступление перейти не могли. 15-й механизированный корпус за пять дней 
непрерывных контратак просто выдохся и 29 июля начал отход, не дождавшись себе замены. 9-й 
мехкорпус Рокоссовского вместе с 31-м стрелковым корпусом и остатками 22-го мехкорпуса 
вынужден был отойти от Луцка и теперь медленно отступал к реке Горынь. 19-й мехкорпус 
Федюнинского с трудом удерживал рубеж по реке Горынь около города Гоща.
А днем 29 июня в Тернополь, в штаб Юго-Западного фронта прибыли заместители 
командира 12-й танковой дивизии полковой комиссар Вилков и полковник Нестеров. Они 
доложили, что немцы вновь оседлали шоссе Броды-Ровно, ударная группа Попеля отрезана 
противником в Дубно и связь с ней утрачена. Оставшиеся вне кольца окружения части мехкорпуса 
измотаны и в наступление перейти не могут.
Во время этого доклада в кабинет Кирпоноса, где находились начальник штаба и его 
начальник оперативного отдела, вошел корпусной комиссар Вашугин. Услышав известие об 
окружении группы Попеля, он замер, как от удара.
Мы заметили, как он побледнел, - пишет Баграмян - но не придали этому особого 
значения. Подумали, просто переживает человек за неудачу, в которой и он отчасти был 
повинен. Никто и не мог предполагать, какой это был для него удар. Не дождавшись конца 
разговора, Вашугин ушел.
В штабе фронта не знали о том, что случилось два дня назад на командном пункте 8-го 
мехкорпуса, в трех километрах от поселка Ситное. Но Вашугин это помнил слишком хорошо. Он 
понимал, что в случившейся трагедии виноват только он сам, и никто другой. Все-таки он был 
честным человеком и мог оценить последствия своих действий. Выйдя от командующего фронтом, 
корпусной комиссар вернулся в свой кабинет, сел за стол и долго сидел неподвижно, слепо глядя 
перед собой. Затем расстегнул кобуру, достал пистолет, приставил к виску холодный ствол и нажал 
на спуск... 

Итоги сражения

Сражение в районе Дубно - Луцк - Броды стало крупнейшим танковым сражением за всю 
предшествующую историю войн. Впрочем, и после него аналогичных по масштабам танковых 
битв произошло не так много. Советская историография пишет, что в сражении с обеих сторон 
приняло участие до полутора тысяч танков. На самом деле это не совсем так. 6 танковых дивизий 1-
й танковой группы Клейста насчитывали около 800 танков (скорее всего, их было несколько 
больше). В то же время 8-й, 9-й, 15-й и 19-й механизированные корпуса Юго-Западного фронта к 
началу войны имели в своем составе около 2350 танков. Правда, часть машин 8-го мехкорпуса 
вышла из строя на дорогах во время двухсуточного марша. Но зато в сражении участвовала часть 
танков из состава 22-го мехкорпуса, а также 8-я танковая дивизия 4-го мехкорпуса, к началу войны 
насчитывавшая 325 танков (из них 140 Т-34 и 50 КВ). То есть только советские войска имели в 
районе вокруг Луцка, Бродов и Ровно никак не менее двух с половиной тысяч танков. 
Но почему же танковое сражение в треугольнике Дубно-Луцк-Броды было проиграно? 
Понятно, что тому есть масса объективных причин. Немецкие войска были лучше обучены, 
большинство участвовавших в сражении танковых дивизий имели боевой опыт успешного 
глубокого наступления во время Балканской кампании в апреле 1941 года. Вермахт имел прекрасно 
организованную разведку, безупречную связь и отличную координацию действий между боевыми 
частями. Германская армия действовала, как часы, знала, чего хочет добиться, и добивалась этого в 
установленный планами командования срок.
Не приходится сомневаться, что техническое оснащение танковых и моторизованных 
подразделений вермахта тоже было заметно лучше, чем в РККА. Любители подсчитывать боевую 
мощь армий по количеству танков почему-то забывают, что промышленный потенциал Германии 
к 1941 году в несколько раз превосходил промышленный потенциал Советского Союза. Поэтому 
совершенно очевидно, что если немцы построили недостаточное количество танков - значит, 
соответствующие производственные мощности были заняты выпуском другой военной 
продукции, которую руководство вооруженных сил рейха сочло более важной. Например, 
бронетранспортеров, автомашин, мотоциклов, противотанковых орудий, пистолетов-пулеметов 
или полевых радиостанций. Не приходится сомневаться, что германские вооруженные силы 
представляли собой предельно сбалансированный механизм, сочетающий в себе высокую боевую 
мощь, хорошую управляемость и отменную маневренность. Немецкая танковая или 
моторизованная часть за сутки могла преодолеть расстояние в несколько десятков километров и 
оказаться там, где ее присутствия никто не ожидал, при этом не только изготовившись к переходу в 
наступление, но и организовав на новом месте надежную оборону. Ведь не секрет, что танки могут 
только занять территорию - контроль над опорными пунктами и организация надежной обороны 
(в том числе и противотанковой)  все равно остаются задачами пехоты, пусть даже 
моторизованной.
Характерно, что немецкие генералы во всех своих мемуарах постоянно поминают дожди и 
раскисшие русские дороги как объективные причины приостановки того или иного наступления. 
Но танки, как известно, грязи не боятся - распутица страшна не для них, а для моторизованной 
пехоты и колонн грузовиков со снабжением. Гусеничные машины вполне способны двигаться по 
бездорожью почти  в любую погоду, пехота тоже способна пройти практически везде - со 
скоростью 2-3 километра в час и не более десяти часов в сутки, транспортируя все свое 
снаряжение на себе и на лошадях. Тем не менее, вести наступление только танками или пехотой 
при отсутствии колесного транспорта немцы никогда не пытались. Советские войска пытались 
постоянно - но, как правило, безрезультатно. 
Кроме того, к началу войны сосредоточенные на Востоке соединение вермахта и войска 
союзников Германии просто-напросто превосходили по численности соединения РККА, 
дислоцированные в западных военных округах - примерно в полтора раза. Если же учесть, что 
далеко не все советские войска располагались вблизи границы, то превосходство противника станет 
еще более ощутимым. 
И все же были и другие факторы. Советский Союз, вылезая из кожи, еще в 30-х годах смог 
создать самую крупную в мире танковую армаду. Новые советские танки Т-34 и КВ не просто 
многократно превосходили немецкие машины - они были несопоставимы с техникой противника. 
Вермахт имел весьма ограниченное количество боевых средств, способных бороться с машинами 
типа КВ (фактически эти средства ограничивались пресловутой 88-мм зенитной пушкой, которых 
было не так уж и много). То есть ударная мощь советских танковых частей именно "техника против 
техники" была гораздо выше, чем у немцев. В конце концов, как бы ни была многочисленна и 
мобильна германская мотопехота, занять поле боя, на котором господствуют вражеские танки - 
задача, для нее откровенно непосильная. Особенно если броню этих танков не берет никакая 
противотанковая пушка. 
Кроме того, мобильное наступление в условиях бездорожья и пересеченной местности со 
множеством речушек и болот само по себе является очень сложным и рискованным действием. 
Каждый неверный шаг здесь чреват неприятными последствиями, а опасность подстерегает 
буквально со всех сторон. Малочисленные дороги превращаются в кровеносные артерии, 
питающие силы вырвавшихся вперед дивизий. Стоит перерезать такую ниточку - и наступающую 
часть можно считать окруженной, а ее технику - потерянной. О том, как уязвимы растянувшиеся 
на много километров автоколонны с боеприпасами и снабжением, очень хорошо рассказано в 
книге Н.К. Попеля.
Так была ли предопределена победа немецких танковых войск в сражении у Дубно? И если 
нет - то в чем причина неудачи механизированных частей Юго-Западного фронта, этого могучего 
ударного кулака Красной Армии?

Справедливо замечено, что у победы всегда находится много отцов, поражение же 
остается вечным сиротой. Тем не менее, попытаемся все-таки назвать людей, на которых хотя бы 
отчасти лежит ответственность за исход сражения у Дубно.
Во-первых, это Георгий  Константинович Жуков, генерал армии и начальник 
Генерального Штаба РККА. Прибыв 23 июня 1941 года в штаб Юго-Западного фронта, он 
дезорганизовал работу его руководства, отменил уже отданные фронтовым командованием 
распоряжения, взяв на себя тем самым ответственность за принятие решений на дальнейшие 
действия фронта - и тут же отбыл в войска, не потрудившись расхлебать заваренную им кашу. 
Особой пользы эта трехдневная поездка не принесла: в отечественных источниках отсутствуют 
упоминания о каких-либо важных приказах, отданных начальником Генштаба за этот период. Более 
того, создается впечатление, что за период с 24 по 27 июня - один из самых критических в истории 
не только армии, но и страны - начальник Генерального штаба не сделал вообще ничего, за 
исключением отмены нескольких отданных штабом Кирпоноса распоряжений. Кроме всего 
прочего, тем самым была нарушена вертикаль власти в руководстве войсками и создана дурная 
традиция параллельных взаимоисключающих приказов.
Далее следует весь военный совет Юго-Западного фронта. Есть великий соблазн возложить 
основную часть вины на члена военного совета фронта корпусного комиссара Николая 
Николаевича Вашугина. И действительно, исчерпывающая (но при этом исключительно 
корректная!) характеристика, данная этому человеку Н.К. Попелем, вполне объясняет истоки и 
побудительные причины его действий. Высокомерный, нетерпимый к мнению нижестоящих и в то 
же время свято убежденный в правоте вышестоящих. Не верящий ни людям, ни в людей, 
чрезмерно "бдительный" в худшем смысле этого слова (одно из самых омерзительных качеств, 
открывшееся в людях в 30-е годы и требующее отдельного психологического исследования), 
именно он 23 июня на совещании в штабе фронта настоял на принятии рокового решения о 
переходе в контрнаступление - вместо отвода войск на линию старой границы. Но в то же время, 
этот человек нашел силы взглянуть в глаза реальности, и сам вынес себе приговор. Поэтому, on 
morte aut bene, aut nihil. Поговорим лучше о других
Командующий фронтом генерал-полковник Михаил Петрович Кирпонос. Человек, на 
котором лежала вся ответственность за действия фронта. Согласно субординации, он подчинялся 
Ставке и Верховному Главнокомандующему, то есть Сталину - но никак не Генштабу и его 
начальнику генералу Жукову. Поэтому его капитуляцию перед Жуковым можно расценивать как 
признак слабости и недостатка воли. Вся дальнейшая чехарда с приказами, то отменяющими, то 
подтверждающими друг друга, является лишь следствием этих психологических качеств. Впрочем, 
не исключено, что Кирпонос просто сломался под совместным давлением Жукова и Вашугина, 
после чего утратил уверенность в собственных силах и веру в собственную правоту. Следствием 
этого стали и все последующие события, увенчавшиеся сентябрьской катастрофой. В любом 
случае, вместо того, чтобы до конца выдерживать какой-то один план, корректируя его под 
влиянием изменяющейся обстановки, Кирпонос начал менять планы, кидаясь из одной крайности в 
другую. Это было наихудшим из возможных вариантов действий командования фронтом.
Конечно, можно возразить: а что в состоянии был сделать командующий фронтом против 
упорного требования Ставки не отводить войска, а наступать на Люблин? Но опять-таки вспомним 
уже упоминавшуюся выше легенду о подзорной трубе и выбитом глазе адмирала Нельсона. У 
любого командира всегда есть тысяча и один способ уйти от выполнения дурного приказа или 
выполнить его так, чтобы и результатов не было никаких, и ущерб оказался минимальным . И не 
надо баек о том, что советские командиры не были способны на подобную тактическую гибкость! 
27 июня командир 9-го мехкорпуса Рокоссовский превосходно "снельсонил", уклонившись от 
выполнения гибельного приказа о наступлении на Дубно -- и не имел с этого ровным счетом 
никаких последствий!
Впрочем, принцип "аут бене" к Кирпоносу, погибшему 20 сентября 1941 года во время 
выхода из Киевского котла, относится не в меньшей степени, чем к Вашугину.
Теперь о начальнике штаба фронта генерал-майоре Максиме Алексеевиче Пуркаеве. 
Несомненно, умный человек и хороший аналитик, он тоже не смог в полной мере справиться со 
своими обязанностями начштаба. Пуркаев сразу и абсолютно верно оценил общий ход и 
стратегическое значение происходящих на фронте событий, но вот организация работы штаба и 
зависимых от него структур оказалась у него далеко не на высоте. Отвратительно поставленная 
разведка, плохая связь, отсутствие координации между подразделениями - значительная степень 
вины за это лежит на Пуркаеве и его начальнике оперативного отдела Баграмяне (впрочем, 
последний в своих мемуарах эту вину даже не отрицал). Сюда же можно отнести и отдаваемые 
штабом фронта приказы - уж кто, как не Пуркаев должен был понимать, какую неразбериху внесут 
они в действия частей, и во что это выльется.
Особое место занимает командующий ВВС фронта Е.С. Птухин. За первые четыре дня он 
не сделать ничего. То есть в прямом смысле слова ничего - никто нашей авиации не видел и 
ничего о ней не слышал. Она никак не воздействовала на противника и не смогла даже 
организовать воздушную разведку его наступающих группировок!  "Люфтваффе" все эти дни 
безраздельно господствовали в воздухе, и лишь малочисленность немецкой бомбардировочной 
авиации спасла части Юго-Западного фронта от тяжелейших потерь. 26 июня Птухин был отозван в 
Москву, ему на смену прибыл генерал-лейтенант авиации Ф.А. Астахов (командовавший авиацией 
Киевского Особого военного округа до весны 1941 года). По словам Баграмяна, "результаты 
усилий Федора Алексеевича сказались быстро. В частности, ему удалось резко улучшить 
авиационную разведку. Добытые ей данные многое прояснили". Если это называется "резким 
улучшением", то можно представить, что же было до того...

Теперь стоит перейти к командирам подразделений. Командующий 5-й армией генерал-
лейтенант Михаил Иванович Потапов неправильно оценил находящуюся перед ним группировку 
противника, счел, что главный удар наносится на его правом фланге в направлении на Ковель, и 
поэтому вовремя не прикрыл свой левый фланг. Это привело к образованию разрыва с соседом и 
прорыву немецкой ударной группировки к Луцку и Ровно. Тем не менее, в течение первой недели 
войны руководство 5-й армии практически не теряло контроль за своими войсками и смогло 
организовать гибкую оборону. Во всяком случае, изначально наступавшие в направлении 
Владимир-Волынский и Порыцк 25-я моторизованная, 13-я и 14-я танковая дивизии не сумели 
рассечь оборону 5-й армии и прорваться сквозь нее, поэтому были вынуждены повернуть к югу. 
Таким образом, окруженные в первый день войны 124-я и 87-я стрелковые дивизии стали самой 
крупной потерей армии. 
Совсем по-другому показал себя командующий 6-й армией генерал-лейтенант Н.И. 
Музыченко. Он тоже переоценил силы противника в центре и на левом фланге своей позиции -- и 
наоборот, не принял во внимание угрозу стыку с 5-й армией. Но кроме этого, он несколько раз 
прямо нарушил приказы командующего фронтом, затягивая переброску механизированных частей 
в полосу прорыва под Радзеховом и Берестечко, и пытаясь использовать их на своем левом фланге. 
Между тем, разведка не установила в этом месте сосредоточения механизированных частей 
противника, и поэтому никаких оснований считать этот район угрожаемым не было. Уже в первый 
день войны Музыченко не выполнил приказ о переброске 4-го мехкорпуса под Радзехов, на 
следующий день он "наложил лапу" на 8-й мехкорпус, устроив ему безумный 
пятисоткилометровый марш . В результате 4-й механизированный корпус, одна из самых сильных 
ударных частей фронта, в сражении под Дубно участия так и не принял и вообще использовался 
исключительно бездарно. Немалую долю ответственности командующий 6-й армией несет и за 
переданные в его распоряжение 36-й и 37-й стрелковые корпуса, действиями которых никто не 
руководил (за исключением время от времени вспоминавшего о них штаба фронта), а также за 14-
ю кавдивизию, которую не видели ни в атаке, ни в обороне. Да, практически все упомянутые выше 
части были переданы 6-й армии из резерва фронта - однако, вместо того, чтобы наладить 
управление ими и использовать их в бою, генерал Музыченко предпочел заняться 
<перетягиванием одеяла> и всеми силами пытался сохранить для себя 8-й и 4-й мехкорпуса. В 
результате ни 4-й мехкорпус, ни оба стрелковых корпуса в сражении по сути дела использованы не 
были. Оборона 6-й армии была организована отвратительно: когда противнику удалось сломить 
сопротивление приграничных дивизий, он практически беспрепятственно занял никем не 
удерживаемый Львов.
Остановимся теперь на командирах механизированных корпусов. С 22-м мехкорпусом все 
обстоит просто и печально. К началу войны дивизии корпуса были разбросаны на огромном 
пространстве, и управлять ими оказалось невозможно. Командующий корпусом генерал-майор 
С.М. Кондрусев погиб в первый же день войны, после этого механизированное соединение 
перестало существовать как единая часть (чему в немалой степени способствовало и неразбериха с 
приказами, в результате которой командир самой сильной 41-й танковой дивизии полковник 
Павлов увел свою часть от фронта и попал в болото).
Девятый механизированный корпус Константина Константиновича Рокоссовского 
был наиболее слабым. Кроме того, он выдвигался из глубокого тыла и поэтому испытывал 
трудности с пехотой. Тем не менее, действия этого корпуса оказались едва ли не самыми 
успешными - он сначала контратаковал и потеснил левый фланг 13-й танковой дивизии 
противника, а затем вел активную оборону на реке Стырь в районе Луцка, фактически удерживая 
весь левый фланг 5-й армии.
Девятнадцатый мехкорпус генерал-майора Николая Владимировича Фекленко вначале 
тоже действовал неплохо. Но, к сожалению, координация действий между его дивизиями оставляла 
желать лучшего. В результате достигнутый 25-26 июня успех под Млиновым и Дубно не был 
реализован. Обе танковые дивизии корпуса превосходно атаковали - но, обнаружив у себя на 
флангах подвижные соединения противника, неизменно отходили назад, даже не уточнив 
численность обошедших их вражеских частей. В результате с 27 по 29 июня корпус отступал под 
натиском противника, численность которого составляла примерно половину 13-й танковой 
дивизии. При взгляде на карту возникает нелепая мысль, что если бы 40-я и 43-я дивизии 
расступились и пропустили 13-ю танковую дивизию вермахта вперед, то ничто не помешало бы им 
сомкнуться у нее за спиной, а затем просто принять капитуляцию...
Командир и практически весь руководящий состав 8-го механизированного корпуса 
проявили себя в сражении великолепно. Несмотря на череду нелепых приказов, генерал-лейтенант 
Дмитрий Иванович Рябышев сохранял самообладание и продолжал контролировать и 
координировать все действия своих дивизий. Он был единственным из командиров, кто 
организовал ведение разведки и имел внятное представление о находящемся перед ним 
противнике. К сожалению, карьеры генерал Рябышев так и не сделал - в 1945 году он закончил 
войну в должности командира стрелкового корпуса все в том же звании генерал-лейтенанта. 
Воистину, в Отечестве нет не только пророка, но и полководца...
Командир 15-го мехкорпуса генерал-майор Игнат Иванович Карпезо тоже проявил 
хорошие способности руководителя. К сожалению, он не сумел организовать разведку местности 
перед собой, и поэтому в течение 23-26 июня корпус продолжал наступать фактически вслепую. 
После ранения генерала Карпезо в должность командира корпуса вступил начальник штаба 
полковник Ермолаев, который с руководством явно не справился.
О командире 4-го механизированного корпуса генерал-майоре Андрее Андреевиче 
Власове что-либо сказать очень сложно. До самого последнего времени на этом имени 
лежало табу и поэтому в советской литературе описаний и оценки действий 4-го мехкорпуса 
просто нет. Кроме того, с самого первого дня войны корпус оказался буквально распотрошен из-за 
того, что командующий армией и командование фронта пытались перетянуть его на себя. Но в 
любом случае та часть корпуса, что осталась в распоряжении 6-й армии и под руководством 
генерала Власова, в боях под Львовом ничем особым себя не проявила. Между тем, это был самый 
мощный из мехкорпусов РККА - в его составе находилось около четверти всех танков КВ и Т-34, 
имевшихся в Красной Армии. Ведь даже после отправки к Радзехову 8-й танковой дивизии в двух 
остальных дивизиях корпуса насчитывалось около 570 танков, из которых 220 Т-34 и КВ. Возможно, 
99-я стрелковая дивизия, которой Власов командовал в 1940 году, и была лучшей стрелковой 
дивизией РККА (как о том пишут некоторые современные историки), но "то, что годится для 
парадов, не все пригодно для войны..." 
И тем не менее -- где и когда были допущены самые главные, самые роковые ошибки? 
Вряд ли когда-либо можно будет ответить на этот вопрос так, чтобы уже не требовались другие 
ответы. Тем не менее, можно попытаться предположить, что бы произошло, если бы 8-й мехкорпус 
сразу же по сосредоточении в районе Бродов (то есть 25 июня) получил от командования фронта 
самый простой и логичный приказ -- наступать по шоссе на Дубно, а не по бездорожью на 
Берестечко. Несомненно, что уже в этом случае исход танкового сражения был бы совсем иным. 
Но главное -- 26 июня части 12-й и 34-й танковых дивизий, заняв Дубно, встретились бы на его 
восточной окраине с передовыми отрядами 43-й танковой дивизии 19-го мехкорпуса. Одиннадцатая 
танковая дивизия оказывалась в плотном кольце окружения, у 13-й танковой дивизии глубоко 
обнажался правый фланг, а подходящая к фронту 16-я танковая дивизия оказывалась под ударом 
одновременно с двух сторон... И при этом сразу три советских танковых дивизии наконец-то 
выходили на беззащитные коммуникации немецкой ударной группировки. Не приходится 
сомневаться, что дальнейшие события войны в этом случае тоже бы развивались совсем по-
другому...

Литература

1. Анфилов В.А. Провал "Блицкрига". М., Наука, 1974.
2. Анфилов В.А. Крушение похода Гитлера на Москву. М., Наука, 1989.
3. Киевский краснознаменный. История краснознаменного Киевского военного округа, 
1919-1972. М., Воениздат, 1974.
4. Попель Н.К. В тяжкую пору. М., Воениздат, 1959.  
5. Баграмян И.Х. Так начиналась война. М., Воениздат, 1971.
6. Москаленко К.С. На юго-западном направлении. Книга 1. М., Воениздат, 1979.
7. Рокоссовский К.К. Солдатский долг. М., Воениздат, 1968.  
8. Рябышев Д.И. Первый год войны. М., 1990. 
9. Мюллер-Гиллебранд Б. Сухопутная армия Германии. 1933-1945. Том II. М., Изд-во 
иностранной литературы, 1958.
10. Военно-исторический журнал, 1992-1993 гг.

Помимо указанных источников при написании статьи и нижеследующих Дополнений 
использовались данные (в том числе и архивные), опубликованные в "Интернете" по адресу: 
http://www.chat.ru/~mechcorps
  Точно определить число танков, имевшихся в РККА на 22 июня 1941 г, не представляется 
возможным. В большинстве отечественных источников говорится, что к началу войны  Красная 
Армия имела 1861 танк Т-34 и КВ. Доклады о численности войск поступали в Генштаб по первым 
числам месяца, то есть можно предположить, что эта цифра на самом деле относится к 1 июня. С 
31 мая по 21 июня 1941 года заводами танковой промышленности было выпущено еще 138 Т-34 и 
41 КВ. В сумме получается 2040 машин.
  Н.Золотов, И.Исаев. "Боеготовы были..." - Военно-исторический журнал, 1993, № 11.
  По другим данным, в корпусе имелось только 858 машин (см. ниже).
  Косвенным доказательством очень большого процента неисправных машин в советских танковых 
войсках служит то, что из 14 тысяч "подбитых и захваченных" летом 1941 года советских танков 
немцам удалось ввести в строй лишь около сотни. Между тем, во Франции они использовали для 
охранной службы даже безнадежно устаревшие "Рено" FT. Для сравнения -- в 1942 году процент 
использования советских трофеев оказался во много раз выше (до 300 машин). По утверждениям 
немецких мемуаристов, даже те из доставшихся вермахту советских танков, что внешне выглядели 
целыми, на деле имели неисправимые повреждения двигателя или ходовой части. Отправлять их 
ремонтироваться в тыл на заводы, естественно, никто не собирался.
  Из 6500 изготовленных с 1934 года, но без учета трофейных французских и английских машин, 
которые к этому времени находились на хранении. Кроме того, на Восточном фронте находились 
также румынские танки (428, включая танкетки), венгерские танки (270, включая танкетки) и 
словацкие танки (135, включая танкетки). Около 1500 танков имела Италия.
  Остается неясным, были ли танки в немецких пехотных и моторизованных дивизиях. По штату в 
этих соединениях числятся лишь командирские машины, переоборудованные из Pz.I, Pz.II. Но 
далеко неочевидно, что структура всех дивизий была штатной. Э.Манштейн в Крыму 
сымпровизировал из дивизий 11-й (пехотной) армии моторизованную бригаду Циглера. По 
немецким источникам она не содержала танков, советские же мемуаристы приводят данные о 
пятидесяти и даже семидесяти танках в бригаде (осенью 1941 г., столько единиц бронетехники 
имела далеко не каждая танковая дивизия). Но если подобные цифры и являются 
фантастическими, то вопрос о наличии в 11-й армии, скажем, танкового взвода, 
укомплектованного <неучтенными> трофейными танками, остается открытым.
  Подробнее об этом см. Приложение III.
  В 9 дивизиях трехбатальонного состава.
  По штатам на 1939 год танковая дивизия имела 324 танка, 10 бронеавтомобилей, 421 
бронетранспортер, 140 орудий и минометов, 1402 грузовика, 561 автомобиль, 1289 мотоциклов и 
711 колясок к ним. Личный состав дивизии насчитывал 11792 человека. То есть к 1941 году 
количество танков в дивизии сократилось в два раза, зато значительно увеличилась численность 
моторизованной пехоты.
  В 7-й моторизованной дивизии 8-го мехкорпуса имелось три мотострелковых полка.
  По количеству танков советский мехкорпус превосходил по штату любую немецкую танковую 
группу. Хотя в июне 1941 года корпуса Юго-Западного фронта и не были укомплектованы, 4-й и 8-
й м.к. имели больше танков, нежели вся 1-я танковая группа, а 15-й - лишь немногим меньше. 
Несколько упрощая, можно сказать, что по бронетехнике мехкорпус соответствовал танковой 
группе.
	А вот по пехоте советский танковый корпус не превосходил немецкого корпуса: в 1-й 
танковой группе насчитывалось 136.116 человек в трех корпусах, четыре советских корпуса имели 
144.320 человек (по штату). Наконец, в распоряжении Клейста имелось 1908 орудий и минометов 
против 1432 во всех четырех корпусах ЮЗФ. 
	Подводя итог, следует признать, что советские корпуса были перегружены танками 
примерно в четыре раза.
  Кроме того, такая группировка сил позволяла быстро отреагировать на любые изменения 
<наверху>. При необходимости Кирпонос мог убедительно отрапортовать и о том, что  
дислокация частей и соединений его Округа подчинена идеям обороны, и о том, что все 
последние месяцы войска готовились к наступлению.
  В первом эшелоне действовала танковая группа Клейста (1-я т.гр.), насчитывающая по штату 921 
танк. Реально на 22.06.1941 г. в  трех механизированных корпусах Клейста было 799 танков и 54 
самоходных установки. В состав группы армий <Юг>  входили также румынские, венгерские и 
словацкие танковые войска, а также 2-я танковая дивизия вермахта, однако, в Приграничном 
сражении эти части участия не принимали.
  Румынские войска (13 дивизий, 5 пехотных и 4 кавалерийские бригады) числились в составе 
немецкой группы армий "Юг". Венгерские войска (4 бригады, из них две моторизованных и одна 
кавалерийская) организационно в ее состав не входили, но действовали совместно.
  Приказ генерал-лейтенанта И. Н. Музыченко, датированный 15 часами 22 июня, цитируется по 
книге В. Анфилова "Крушение похода Гитлера на Москву", стр. 125.
  Директива производит странное впечатление. Ее невозможно объяснить ни исходя из 
<суворовских> воззрений, ни в рамках <классических> представлений о начале войны. Достаточно  
взглянуть на карту, чтобы понять: ни при каких обстоятельствах пять механизированных корпусов 
ЮЗФ не могут быть сосредоточены в указанных районах утром 23 июня.  
  Генерал Д.И. Рябышев, бывший командующий 8-м механизированным корпусом, называет 
другую цифру - 932.
  Впоследствии Маршал Советского Союза и заместитель министра обороны СССР, а в 
описываемое время -- начальника оперативного отдела штаба ЮЗФ.
  Чтобы избежать досадной ошибки, Георгию Константиновичу при написании своих мемуаров 
стоило лишь заглянуть в соответствующие архивные документы и печатные источники. Однако он 
не счел нужным сделать даже это...
  Этот прорыв не показан на карте из книги И. Баграмяна "Так начиналась война" (стр. 132-133). 
Можно подозревать, что он не был обозначен и на оперативных картах штаба фронта...
  Интересно, что по воспоминаниям М. Е. Катукова кроме танков Pz.II, Pz.III и Pz.IV среди 
подбитых на поле боя машин имелись чешские танки 35(t) и 38(t), а также некие французские 
машины "Шнейдер-Крезо" и "Рено". Под последними, очевидно, имеются в виду легкие танки  
R35. Кроме того, на вооружении противника были и легкие польские танкетки (скорее всего, TKS). 
Так или иначе, но при подсчете числа танков в немецкой армии 1941 года ни французские, ни 
польские машины нигде не учитываются - хотя из многих источников известно, что они у немцев 
были и принимали участие в боях. 
   В обеих работах Анфилова ("Провал "блицкрига"" и "Крушение похода Гитлера на Москву") 
говорится, что 25 июня 20-я танковая дивизия 9-го мехкорпуса, наступая в юго-восточном 
направлении, подошла к Дубно на 10 км. Но мы более нигде не нашли этому подтверждения. 
Возможно, речь шла о каких-нибудь небольших разведывательных частях.
  Первые батальоны обеих полков не имели ни танков, ни автотранспорта.
  У Анфилова ("Крушение похода Гитлера на Москву") утверждается, что командующий 
корпусом этот приказ получил. 
  По донесениям из частей в результате боя было уничтожено 56 противотанковых орудий, 5 
танков и до роты пехоты противника. 
 Рябышев Д.И. Первый год войны. М., 1990. 
  Минимальный межремонтный срок для танков Т-35, Т-26 и БТ-5 составлял 150 моточасов, (для 
БТ-7 - 200 моточасов). После этого мотор танка надо было перебирать в окружных ремонтных 
мастерских (т. н. средний ремонт). Максимальная скорость Т-26 по шоссе составляет всего 25 км/ч. 
Естественно, у танков БТ она выше -- но машины из одной колонны не могут обгонять друг друга. 
Поэтому можно считать, что в ходе более чем двухсуточного пятисоткилометрового марша 
моторы машин "наработали" (с учетом стояния в "пробках") от 30 до 50 часов. Таким образом, 
оставшийся моторесурс старых машин в среднем можно оценить как 30-40 часов или 20-25% от 
исходного.
  Переброшены сюда с левого фланга ударной группировки.
  В действительности здесь находились только 140-я и 146-я дивизии этого корпуса, причем далеко 
не в полном составе, без тыловых частей и резервов - ведь корпус лишь с началом войны начал 
выдвижение к фронту от Житомира, из-за линии старых укрепрайонов.
  В советской военно-исторической литературе бытует упорное убеждение, что днем 27 июня 19-
й мехкорпус вновь перешел в наступление и даже достиг восточной окраины Дубно - т.е., того 
рубежа, на который 43-я танковая дивизия выходила сутки назад. Об этом, в частности, пишет А.В. 
Анфилов в обеих своих книгах. Тем не менее, из доклада о боевых действиях 43-й танковой дивизии 
19-го механизированного корпуса за период с 22 по 29 июня 1941 г. (ЦАМО СССР. Ф. 229. Оп. 157, 
Д. 712, Л. 339-348, электронная версия фрагментов документа выложена в сети "Интернет") 
следует, что 27 июля части 43-й танковой дивизии в наступление не переходили, а вели тяжелые 
оборонительные бои возле Ровно, в том числе и в самом городе. В истории Киевского военного 
округа (Киевский краснознаменный. М., Воениздат, 1974) тоже нет упоминаний о наступлении 19-
го мехкорпуса 27 июля. Возможно, причиной ошибки стал психологический сдвиг во времени, а 
также оперативная карта (в частности, помещенная в книге "Киевский краснознаменный"), на 
которой наступление 19-го мехкорпуса датируется двумя числами: 26--27.06. Между тем, это 
означает лишь то, что отвод частей корпуса от Дубно производился ночью и утром 27 июля.
  Для сравнения - за два дня (27 и 28 июня) вся авиация Юго-Западного фронта совершила около 
700 самолето-вылетов - в основном, по коммуникациям противника в районе Радехова и для атак 
скоплений вражеских танков под Дубно.
  Имевшая совсем уж бессмысленную задачу - продолжить ставший абсолютно бесполезным 
удар на Радзехов.
  По крайней мере, в документах 15-го мехкорпуса об этом не упоминается.
  Оценивая число немецких танков, уничтоженных в июньских боях, следует помнить, что на 22 
июня 1941 года 1-я танковая группа Клейста насчитывала всего 799 танков. По нашим сводкам  к 28 
июня противник потерял 229 танков только в боях с механизированными корпусами РККА. 
Учитывая <текущие потери> (мины, авиация, УРы), и механические повреждения, неизбежные 
при длительных маршах по плохим дорогам, мы должны оценить количество вышедших из строя 
(во всяком случае - временно) немецких машин приблизительно в 500 единиц. Но при таких 
потерях 1-я танковая группа вообще не могла бы продолжать наступление.  
  Согласно боевому донесению командования 15-го мехкорпуса, это случилось в 21:00 28 июня. 
Однако судя по отчетам о действиях 8-го мехкорпуса, 211-я моторизованная дивизия исчезла со 
своих позиций несколько раньше.
  Так в донесении.
  Общее количество <уничтоженных по сводкам> немецких танков уже 469. Решительно 
непонятно, кто же продолжает наступление на Киев.
  Исключением являются глиняные почвы: будучи размытыми проливными частями, они 
становятся непроходимыми даже для гусеничной техники. Смотри историю боев во Фландрии, в 
1917 году или в Крыму в 1942 году. 
  Кроме того, приказ о наступлении саботировать гораздо проще, чем приказ типа "ни шагу 
назад!"
  Заметим в этой связи, что, например, японская авиация продолжала успешно выполнять 
разведывательные задачи даже в 1945 году, когда противник имел многократное количественное и 
качественное превосходство в воздухе.
  Хотя роль Кирпоноса и штаба фронта в этой акции тоже трудно переоценить.

[наверх]

© 2000 Р.А. Исмаилов